Анатолий Дроздов - Реваншист

По аудитории пробежал смешок.

— А теперь вернемся к его биографии. Солженицына не направили в штрафной батальон. К слову, максимальный срок пребывания в нем в СССР был установлен в три месяца. Штрафник, получивший ранение, освобождался от наказания. А вот в Вермахте было не так. В штрафники оправляли бессрочно, по ранению не освобождали. Это штрих к так называемому «бесчеловечному» советскому режиму, который клеймит автор «Архипелага». Пойдем дальше. Наказание Солженицын отбывал в привилегированных условиях так называемой «шарашки». То есть занимался научными исследованиями. Но там он поругался с начальством, которое, по его мнению, не ценило столь ценного работника. В результате был отправлен в обычный лагерь, где заболел раком. И вот этого, с точки зрения советской власти, врага стали лечить и вылечили. Поступили бы так в нацистской Германии?

Я обвел аудиторию взглядом. Ответом было молчание.

— После отбытия заключения Солженицын работал учителем в школе. Врага государства допустили учить детей! Как же так? Наверное, не все в СССР было так плохо. Затем Солженицына освободили от наказания, а впоследствии реабилитировали. Он пишет повесть «Один день Ивана Денисовича» о лагерных временах. Ее принимают к публикации в ведущем журнале страны, а потом и вовсе выдвигают автора на получение Ленинской премии — самой почетной в СССР. Скажу больше: получи Солженицын эту премию, мы бы имели в его лице горячего защитника советской власти. Но вышло иначе. Солженицын обиделся. В результате — «Архипелаг ГУЛАГ».

Я сделал паузу. Закончим.

— В какой-то мере вы правы, фройлян. Мой фонд — ответ Солженицыну. Я считаю, что он, как солдат, должен был позаботиться о камрадах. О тех, с кем ходил в бой, делил последний сухарь и глоток водки. И кому не повезло сохранить руки или ноги после тяжелого ранения. Солженицын выбрал иной путь. Раз так случилось, то я его заменю. Почему, спросите вы? Мой отец воевал. Сначала — в партизанском отряде. После освобождения Белоруссии был призван в Красную Армию. Дошел до Кенигсберга, где был тяжело ранен. Нет, он не инвалид. Но есть тысячи других, которым повезло меньше. В СССР их ценят и уважают. Лечат, делают протезы за счет государства. Но они хуже немецких. В этом отношении мы отстаем от Германии. Разумеется, я мог бы обратиться с письмом к правительству, указав на этот факт. Думаю, меня бы поняли. Но государственная машина крутится медленно, а время уходит. И я буду счастлив, если смогу облегчить нашим ветеранам их последние годы. У меня все.

Некоторое время в зале стояла тишина. Затем раздались хлопки. Я скосил взгляд. Немолодой корреспондент, встав, бил в ладоши. Его поддержали — сначала робко, а потом все живее. Через мгновение аплодировала вся аудитория — стоя. Среди хлопающих я, к своему удивлению, разглядел и Кляйн. Нет, немцы — все же странная нация. Или я плохо ее знаю?

Домой я поехал на машине. Где взял? Купил. У меня, что, денег нету? Для чего машина? А образцы будущей продукции мне на горбу переть? Сначала из Франкфурта в Шереметьево, затем — в Минск? Даже появись такое желание, рук у меня всего две. А надо шесть. Я не человек-паук. Так что я отправился в автохаус и приобрел новенький «Фольксваген Пассат B1» темно-синего цвета в кузове универсал. Модель была рейстайлинговая, с прямоугольными фарами и пластиковыми бамперами. В 1980-й ей на смену придет B2, прозванная в Белоруссии за характерный корпус «крокодилом», а сам «пассат» на долгие годы станет излюбленной иномаркой белорусов, особенно, версия B3 с двигателем «дызель». Почему? Машина простая, как грабли, самому не сложно отремонтировать. К тому же солярки в сельской местности завались — вся колхозная техника на ней ездит. Сунул трактористу пузырь — и заливай полный бак. Качество? Сожрет, немчура! Дизтоплива в 90-х воровали столько, что колхозам его стали отпускать красного цвета. Типа, побоятся красть, а милиция отследит. Ага. Чтобы потомки партизан да побоялись красного? К тому же у милиции свои «дызели». Они, что, не люди? Проблему разрулили сами «пассаты». У них начали выходить из строя топливные насосы. Солярка в колхозах грязная — как ее там хранят? Трактор-то скушает и не подавится, а вот нежный «немец»… Новый топливный насос стоил столько, что впору пить валидол. Так вот и рассосалось.

«Дызель» брать я не стал. В СССР его сложно отремонтировать, да и шумный. Это не BMW из моего времени, у которого мотор «шепчет». «Пассат» — бюджетный автомобиль, в этом времени, конечно. Это потом «Фольксваген» станет мудрить. Я выбрал самый мощный бензиновый движок объемом в 1,6 литра. Пуля! Сарказм, если кто не понял.

В магазине Байера я загрузил «пассат» образцами, за которые честно заплатил. Дед попытался возразить, но я настоял. И без того развел его на пятьдесят тысяч марок. Я-то думал, что Байер возглавит фонд из любви к делу, а вышло вон как.

Затем я проехался по магазинам и взял курс на восток. «Пассат» бодро тащил меня по шоссе. Я не гнал. Во-первых, машина нагружена, во-вторых, новая. Мотор следует обкатать. Полицейских я не боялся — документы в порядке. Купчая на авто, страховка, транзитные номера, даже права есть. Загодя получил, и даже без блата. В 90-х мои друзья гоняли из-за границы авто, показывая немцам комсомольский билет. Как выглядят советские права, «дойчи» не представляли. В Польше — и того проще. Дал полицаям по пачке «Мальборо» — и хоть танк гони. Вначале прокатывало. Позже немцы поумнели, а поляки стали корыстнее. Меньше 10 марок не брали…

К пограничному КПП Бреста я подкатил ближе к вечеру. Очереди не было — осень, туристский сезон кончился. Пограничник унес мой паспорт, подошел таможенник. Вид «пассата», груженого до потолка, да еще со сложенными задними сиденьями вызвал у него нездоровый азарт.

— Что везем?

— Образцы продукции, — сказал я.

— Какой?

Я поднял заднюю дверь и снял крышку с картонной коробки. У таможенника поползла вниз челюсть.

— Это что? — ткнул он пальцем.

— Протезы.

— Для чего?

— Чтобы ходить.

— Кому?

— Инвалидам. Для них же эти коляски и костыли.

— Я посоветуюсь, — промямлил таможенник и убежал с документами. Обратно явился минут через пять. Перед ним топал пузан в форменном пиджаке и фуражке. Начальник, даже гадать не нужно. Пузан заглянул в ящик, потыкал пальцем в протезы и впал в задумчивость.

— Надо будет досмотреть, — выдал вердикт. — Тщательно.

Я мысленно выругался. Сейчас сломают образцы. Мне их людям показывать. И каким!

— Моя фамилия Девойно, — сказал я, — Сергей Александрович. Вам не сообщили?

— Что? — удивился таможенник.

— Насчет меня?

— Нет.

— Разгильдяи! — ругнулся я. — Бездельники! Ну, только приеду! Вот что, товарищ…