Тимур Максютов - Князь из десантуры

Дмитрий несколько растерялся и не знал, что полагается в таких случаях говорить (точно не «Служу России!»).

Видел бы сейчас это капитан Асс, который, бывало, язвил: «У тебя, Ярилов, на плечах не две лычки, а положительный тест на беременность – ещё один тормоз народился на беду российской армии».

Анри восхищённо лупил побратима по спине и искренне радовался карьерному взлёту своего бывшего толмача.

А князь Тимоша ласково улыбался и кивал.

И никто из них не видел, как из темноты за происходящим наблюдает измождённый половецкий шаман, бормочущий проклятья и вцепившийся костлявыми пальцами в обвивающую горло стальную змею.

Темник Джэбэ говорил мало и всегда – правду. В любом другом государстве не сделать ему карьеры, но держава Чингисхана строилась по своим принципам. Доблесть воина, верность руки ценились гораздо выше умения врать и льстить. Может, именно поэтому Империя в конце концов достигла берегов трёх океанов.

Двадцать с лишним лет назад, во время жестокой битвы между монгольскими племенами в урочище Койтен, ещё не известный миру Темучин чудом не погиб – метко пущенная стрела повредила шею. После победы будущий правитель половины мира, зажимая кровоточащую рану, подошёл к пленным и спросил:

– Чей выстрел едва не отправил меня на суд небесного отца Тенгри?

На такой вопрос способен ответить только безумец. Или храбрец.

Молодой монгол кивнул бритой головой:

– Это сделал я. Моё имя Джиргоадай.

Один из нукеров Темучина подскочил к дерзецу, замахнулся топором:

– Сын стервятника! Тебя ждёт смерть.

Темучин придержал своего гвардейца:

– Подожди, отделить голову от туловища недолго, но я ни разу не видел, чтобы она приросла обратно. Ответь, смельчак, ты хотя бы сожалеешь о сделанном?

Бритый огорчённо ответил:

– Да, моя уставшая от битвы рука дрогнула в последний момент, и стрела промахнулась мимо твоего горла, хан. Небесные охотники, к которым ты отправишь меня, будут потешаться и показывать пальцами на Джиргоадая, который даже не способен точно попасть в цель всего лишь с пятидесяти шагов!

Темучин рассмеялся, велел развязать побеждённого и сказал:

– Я встречал умелых воинов. Я встречал честных людей. Я встречал дурачков, не умевших врать для своей выгоды. Но я впервые вижу, чтобы все эти качества соединились в одном человеке. Будешь моим нукером, багатур. И отныне нарекаю тебя Джэбэ, что означает «стрела».

И теперь Джэбэ-нойон, один из четырёх «верных копыт Чингисхана», покоритель каракитаев и хорезмийцев, спросил у Субэдея:

– У русичей вместе с кыпчаками – не меньше сорока тысяч всадников, вдвое больше, чем нас. Они – сильные, умелые воины. Ты хорошо подумал, прежде чем мы пойдём на битву?

Темник удивлённо поднял брови:

– Что я слышу?! Наш храбрец Джэбэ, обычно бросающийся с горсткой багатуров в безумную атаку на огромное войско врага, теперь задает странные вопросы. Здоров ли ты, мой соратник? Не узнаю тебя.

– Ты не понял, – нетерпеливо ответил Джэбэ, – я здоров и спрашиваю: ты хорошо подумал, куда мы денем столько пленных?

Субэдей захохотал, хлопая ладонями по бёдрам.

– А теперь – узнаю «стрелу» Джэбэ, самого безумного полководца у Океан-хана. Не переживай! Вокруг моей ставки бродит куча персидских и сарацинских купцов, которые с нетерпением ждут возможности купить тысячи пленных русичей.

Джэбэ довольно оскалился и вышел из шатра.

Третий день шло русское войско по степи. Далеко позади остался синий приветливый Днепр, прибрежные деревеньки с цветущими вишнями и белыми хатками под жёлтыми соломенными крышами. Дикое поле встречало юной травой, ещё не успевшей выгореть под злым солнцем, пением жаворонков и брошенными дымящимися кострищами. После стычки у Днепра, когда волыняне легко опрокину ли сторожевой отряд кочевников, монголы больше не вступали в бой, исчезли в горячем мареве, и только отдельные всадники виднелись на горизонте. Это лазутчики Субэдея зорко следили за движением огромного русского войска.

Дмитрий несколько раз пытался отогнать шпионов, бросаясь в безнадёжную погоню за ними с парой десятков добришевцев, но почин не поддержали остальные князья. Усмехаясь, замечали:

– Князь Тимоша сам блаженный, и воеводу себе такого же подобрал, головой скорбного. Носится по степи, как та собака, которой мальчишки хвост подожгли. Чего суетиться-то? Чего за одиночками гоняться? Вот доберёмся до татарского войска и всех спокойно перебьём. А испугаются басурмане битвы, сбегут в свои неведомые земли – так ещё и лучше. Зарекутся в следующий раз приходить.

Ярилов был неприятно удивлён беспечностью и разбродом в русском войске: каждая дружина двигалась отдельно, с удобной ей скоростью, и вставала на бивуак когда вздумается. Никакой разведки, никакого передового и флангового охранения! Экзамен по тактике капитану Ассу князья точно бы не сдали.

Безвозвратно прошли времена, когда в этих же степях князь Святослав налегке водил свои стремительные полки на хазар, покрывая в день по три нынешних суточных перехода – теперь войско двигалось медленно, вразнобой, отягощённое многочисленными обозами.

Зато настроение у всех было приподнятое. Победу над татарами считали делом решённым – такая мощь идёт! Дмитрию не без труда удавалось поддерживать серьёзный настрой в своей дружине, улучая время долгих остановок для войскового учения. Бойцы поначалу охотно занимались тем, что было в новинку – эволюциями сомкнутого конного строя, которому их старательно обучали Анри и Дмитрий, но уже начинали потихоньку ворчать.

Несколько раз за этими занятиями наблюдал сам Мстислав Киевский. Удивлялся, хвалил Дмитрия:

– Невиданное дело! Как это у тебя ловко выходит. Надо поразмыслить – может, и в киевской дружине такое умение внедрить.

А Мстислав Удатный только надсмехался:

– Придёт же в дурную башку такая ерунда, сучье подхвостье! Какое такое учение? Витязю нужен добрый конь, да острый булат, да храбрость и Божья помощь, а более – ничего. Я вон в сражении на Липицком поле трижды сквозь вражеский строй, как калёная стрела сквозь листву, вихрем проносился! И без всякого учения.

Дмитрий только мрачнел, стараясь не слушать старожилов. А по ночам вспоминал подробности из книги «История боевой конницы», записывал с помощью подаренной иноком Варфоломеем чернильного прибора, чтобы утром продолжить:

– Первый взвод, галопом! Правый фланг, вперёд!

Надрывались рожки, подающие команду. Трещали на ветру треугольные взводные флажки – нововведение Ярилова. Зеваки из чужих дружин скребли затылки:

– Во дают! Воевода ихний на выдумки горазд.