Тимур Максютов - Князь из десантуры

Красные обложили нас плотно. Пулемёты не давали поднять головы; мои мальчики умирали тихо, будто засыпающие младенцы. Регулярно бухали пролетарские трёхдюймовки, но их наводчики были то ли пьяными, то ли неумелыми – шрапнель лопалась ватными облачками где-то в стороне, не принося вреда.

Когда отбили очередную атаку и пересчитали патроны, выяснилось, что осталось по две обоймы на брата.

Пригибаясь, я взбежал на холм и схватил тибетца за грудки. Кажется, я не сдерживал ругательств.

– Ну ты, косоглазый, – кричал я, – у нас боеприпасов на две минуты боя! Сколько ещё ждать?!

Монах выглядел страшно – с перемазанным оранжевой пылью лицом, с нездешными белыми глазами без зрачков… Я отшатнулся от неожиданности.

Тибетец протянул руку и прохрипел:

– Пятьдесят есть, надо ещё двадцать.

– Чего двадцать?! Минут? Часов?

– Двадцать смертей. Чтобы открылся новый портал, нужны ещё двадцать душ целомудренных юношей. Это потом он будет открываться всего лишь по велению солнечной кобры, а иногда – сам по себе.

Кошмар этих слов не сразу дошёл до меня. Выходит, мой батальон должен был весь умереть здесь, чтобы пробить поганую дыру во времени.

– Да чтоб ты сдох, нехристь! – кричал я. – Немедленно увожу юнкеров отсюда, и будьте вы прокляты! Путешествуют они во времени, дрянь. Туристы, вашу рвать!

Отец Василий увещевал меня, говоря что-то правильное про необходимость малых жертв ради спасения миллионов жизней будущей счастливой России, но я не слушал.

– Малых?! Ты, батюшка, детей рожал? Ночами не спал, когда болеют, сказки им рассказывал? Да всё ваше сраное человечество не стоит жизни одного моего юнкера! Они… Они Блока наизусть читают, акварелью рисуют – а вы их, как расходный материал? Нельзя убивать одних детей ради счастливой жизни других детей; их надо растить, учить и любить – всех, независимо от времени рождения. Будьте вы прокляты!

Я выхватил наган и выстрелил в фигуру идола: пуля выбила бесполезную искру, по камню пробежала волна сиреневого огня… Тибетец что-то заверещал про сбой настроек перехода, но я не стал слушать, оттолкнул отца Василия, бросился вниз – там цепи большевиков уже подходили, а мои мальчики не могли стрелять – было нечем.

На бегу прокричал:

– Примкнуть штыки!

И начал выдирать шашку из ножен.

Настал смертный час: мы бились молча, и даже умирающие падали, сжав зубы. Я был комком ярости, рубил и рубил, залитый чужой кровью; красные не выдержали натиска, побежали. Шестнадцатилетний сопляк из второй роты умирал на моих руках; в последний миг он распахнул невозможно синие глаза и попросил:

– А нет ли конфетки у вас, ваше благородие? Сладкого хочется до смерти.

Он забился в агонии, потом затих. И в этот миг из абсолютно чистого неба ударили молнии; они плясали дикий огненный танец и били, били в каменного истукана; на его месте вспыхнула ослепительно-голубая арка, я увидел черные силуэты уходящих в синее пламя миссионеров во главе с отцом Василием…

Потом из арки вырвался жеребец необычайной золотой масти; мотая головой, умчался и исчез в дыму подожжённой артиллерией степи.

Я закрыл глаза сопляка-сладкоежки. Уронил окровавленную шашку в короткую, с девичью ресницу, весеннюю траву.

И пошёл на восток…

На берегу реки, последней перед рубежами Добришевского княжества, шумел торговый городок. Здесь продали часть трофеев – доспехов и коней, вырученные монеты присоединили к золоту и серебру, взятому в разграбленном монгольском лагере. И тогда уже поделили богатый хабар на всех, по извечному обычаю: две пятых – князю, пятую часть – воеводам, остальное – среди всех воинов. Князь Дмитрий особо проследил, чтобы не забыли семьи погибших.

Воеводы Анри и Хорь, бек кыпчаков Азамат убавили в строгости, разрешили своим дружинникам хмельное: здесь друзьям предстояло расставание, которое надобно было отметить, как испокон повелось у мужчин – чаркой старого мёда, пиалой кумыса или берестяной кружкой клюквенной браги, уж кому как привычнее.

Под прибрежным курганом пылали огни, дымились котлы с мясом, шумел пир: по очереди пели песни про угодившего в половецкий плен князя Игоря, и про поймавшего арканом луну батыра Чухора; а потом сараши плясали, извиваясь всем телом, изображая мудрого змея Курата.

Побратимы обошли лагерь, у каждого костра остановились, поблагодарили бойцов; молча выпили поминальную чашу по убитым в бою. После забрались на курган.

Далеко на горизонте чернела полоска – это начинались знаменитые добришевские чащобы. Дмитрий сказал:

– Может, передумаешь, Азамат? Найдутся в княжестве и место для твоих всадников, и заливные луга для их коней.

– Нет, князь, наша земля – степь. Там сейчас нестроение, хана нет, монголы ушли. Будем Чатыйский курень возрождать. Да и царь Габдулла на службу позвал, предложил кыпчакам под его сильную руку встать. Боюсь вот только, – Азамат смутился, покраснел.

– Чего боишься?

– Не знаю, как и сказать. Ислам надо принимать – это ладно, да только обряд там особенный. Вот… Тайный уд обрезают.

– Не боись, степняк! – Хорь захохотал, хлопнул половца по спине. – Всё не отрежут, оставят чуток. Я-то знаю. За Хасей поеду, так, может, и меня папа Юда на такое уговорит.

– А давай, – усмехнулся Дмитрий, – не знаю, как тебе, а дружине точно понравится: ты их круглыми днями гоняешь, а так хоть в субботу от тебя отдохнут.

– Посмотрим, – подмигнул бывший бродник, – мне, может, надоело прозываться вонючим зверьком, стану не Хорем каким-то, а уважаемым человеком, Хаимом.

– Только с делами быстрее закругляйтесь. Свадьба на зимнего Николу назначена, мы с Настей ждём вас всех.

– Буду, конечно, – солидно кивнул Азамат.

Хорь сказал:

– Успею, лодку уже мы с Анрюхой купили. До Согдеи быстро доберёмся, вниз-то по течению. Хасю заберу – и назад. И Юду с собой возьму, чего ему там одному болтаться. А хороший кабак нам и в Добрише не помешает.

Тамплиер вздохнул:

– Я не смогу, дюк. Мне предстоит трудный путь в сирийский город Алеппо, а оттуда в Акру, где расположен капитул ордена, и пока наши мудрецы не прочтут завещание магистра Гуго де Пейна – назад не жди. Мыслю, великие тайны откроются.

Князь поглядел на побратимов. Потом повернулся к реке – ветер ударил в лицо, заставил покраснеть глаза.

Дмитрий сказал:

– А всё-таки мы молодцы. Такое дело великое сделали. И врага прогнали, и землю свою сберегли, и с Булгаром подружились. Вот если бы этой силой монголов через четырнадцать лет встретить, да вместе с ними в Европу. Создать одну общую державу, от океана до океана; и чтобы в ней жили достойно все народы и языки, и все религии, без войн и розни, по закону и справедливости… Мечты. Несбыточные.