Олег Касаткин - Год трёх царей

Когда-то, в далеком 1743 году Ораниенбаум был пожалован наследнику престола Петру Федоровичу. Здесь под его началом построили потешную крепость на южном берегу Нижнего пруда и речки Каросты, названную Петерштадт. Одновременно со строительством крепости возвели и дворец — не похожий ни на прямолинейный холодный классицизм уже утвердившийся в России — ни на французские новомодные образцы. Итальянец Ринальди и в самом деле сумел найти нечто необычное — небольшой, почти кубической формы двухэтажный дворец — скорее даже особняк, увенчанный балюстрадой. При этом, один из углов был обрезан по плавной дуге, образуя главный фасада. Благодаря этому дворец можно было обозреть сразу с трех сторон. Эта оригинальная выдумка давно почившего итальянского маэстро придала неповторимое своеобразие дворцу, миниатюрное здание которого казалось солиднее, значительнее, не приобретя при этом мрачной тяжеловесности… Окна второго этажа — по сути высокие стеклянные двери, в своей нижней части защищенные кованными решетками тонкой работы. После смерти царствовавшего считанные месяцы Петра III резиденция пришла в запустение. Постепенно разрушались строения крепости, дичал и вырубался вороватыми крестьянами и дворцовыми ораниенбаумскими слугами на дрова разбитый тут же итальянский сад. В 1802 году солдаты Аракчеева снесли сгнившие деревянные крепостенки и барбаканы. От Петерштадта остались лишь земляные укрепления, Почетные ворота и этот крошечный дворец — табакерка. Лишь в 1885 году министерство императорского двора решило дворец отремонтировать. Выписанный из Англии модный архитектор Прейс энергично взялся за дело. Остаткам крепости придали вид романтических античных руин. Рассохшийся изглоданный червями- древоточцами паркетный пол заменили; ободрали старую обивку со стен — обветшалый шелк и сопревший ситец. Стены его украсили произведениями итальянской, фламандской, голландской, немецкой живописи прошлого и нынешнего — XIX-го века — из дворцовых запасников. Палехские живописцы обновили росписи стен Картинного зала работы «лакирных дел мастера» Федора Власова — милое подражание китайским лаковым миниатюрам. А сам дворец переделали под охотничий домик для отца. Но Александр III так и не увидел результатов работы. Теперь новый царь избрал его для иной охоты — галантной (и на его взгляд — куда как более приятной нежели убийство Божьих тварей). Ибо кто как бы не думал — но приличия надо соблюдать. Гатчина — это резиденция это в конце концов дом … Опять же — для увеселений нужно место свободное от теней прошлого. Тут его предок что бы о нем не говорили — радовался жизни — по своему: расставлял своих солдатиков, веселился на пирушках со своими голштинцами и играл на скрипке… А в Гатчине, любимом дворце Павла I, было слишком уж много от мрачного прошлого. Например — та самая комната с забитой дверью. Там хранилась кровать из Михайловского замка — с одеялами и подушками, окрашенными кровью злосчастного императора. И слуги шептались, что не раз видели по ночам призрак убиенного монарха, бродивший по парадным залам Гатчинского дворца в мантии гроссмейстера иоаннитов. Маленький Георгий, в детстве боялся и мечтал увидеть призрак своего деда. Однажды они с Ники, тайком ускользнув от бонн, полночи на цыпочках блуждали по дворцовым переходам и галереям, надеясь и боясь увидеть неприкаянную тень предка. Тут же явно теней и призраков быть не могло… Зато все было как нельзя лучше устроено как раз для разных… невинных шалостей. Парадные комнаты по периметру на втором этаже — передняя, буфетная, картинный зал, спальня, будуар и ванная комната оборудованная на самый новейший манер Первый этаж — где тоже было все что надо — от буфета и кухоньки до комнат где слуги могли подождать пока хозяева отдыхают и водогрейной колонки. И ведущая из покоев тайная винтовая лестница позволяющая незаметно придти и уйти…

Георгий внимательно изучал даму. Платье с низким вырезом и без всякой отделки открывало молодую белоснежную грудь. Георгий представил, как под его пальцами затвердеют юные розовые соски, и снова улыбнулся. За прошедшее время он уже изучил обыкновенное поведение этих юных созданий — они сопротивлялись исключительно для приличия, из девической скромности. Иные принимали его ласки безрассудно — иные расчетливо — стараясь чтобы самодержец из заметил и отметил… Но… Ладно — сейчас не время долго думать.

Георгий подошел к девушке и протянул руку.

— Пора нам познакомится поближе, Алина. Она прижалась к бархатным подушкам, но ничего не ответила.

— Алина, — мягко повторил он, сжимая ее руку в тончайшей шелковой перчатке.

Но девушка робко высвободилась.

— Я готова, государь, и не имею ни малейшего сомнения…. Казалось, она сейчас заплачет.

Но вместо этого Алина вдруг сказала:

— Я бы хотела послушать вас, Ваше Величество. Я право же не думала что… с таким человеком…Вы владеете всем — владеете Россией…

— Ничто из того, чем я владею, не сравнится с вами по красоте и привлекательности, — ответил он и подвинулся ближе. Комплимент тривиальный и даже пошловатый — но ничего больше в голову не пришло.

Алина обречено захлопала ресницами.

— Я хочу первым сказать вам, что вы не только самое милое создание, которое я видел в последние годы, но и то, что больше всего на свете я хочу вас поцеловать.

Алина в ужасе вскрикнула, но он уже обнял ее и притянул к себе.

Она отталкивала его, вырывалась, но он только сильнее прижимал ее.

Алина лепетала в нарочитом в испуге:

— Нет! Нет! Оставьте меня, ах оставьте!

Она боролась, но безуспешно, и вот уже она почувствовала его губы на своей щеке.

— Нет! Нет! — снова запричитала она. — Пожалуйста, отпустите меня. Пожалуйста!

Он коснулся ее платья, расстегнул первый крючок и дотронулся до обнаженной кожи…

Потом пришел черед второго крючка и третьего… Повернувшись лицом к царственному возлюбленному, женщина уперлась ладошкой ему в грудь, удерживая на расстоянии и мысленно затрепетав. Георгий прижал ее к себе, его разгоряченное тело чувствовалось сквозь тонкую ткань платья, лишая воли и прогоняя вмиг спутавшиеся мысли. Алина вся затрепетала от теплого дыхания и нежного прикосновения. Ей казалось, что еще немного и она податливым воском растает в его руках. Ослабевшие пальцы скользнули по рукаву рубашки и судорожно вцепились в его запястье, то ли в порыве удержать, то ли разомкнуть.

Георгий почувствовал дрожь в теле. Его плоть уже восстала. Он вкушал аромат ее волос, чувствовал гладкость кожи под пальцами… Соски оттенка светлого пурпура просвечивали сквозь ткань нижней сорочки, грудь оказалась удивительно полной и округлой.