Александр Михайловский - «Гроза» против «Барбароссы»

– Тогда, Владимир Владимирович, – кивнул вице-премьер Рогозин, – нам в первую очередь нужно «завербовать» товарища Сталина…

– Пока еще рано, – покачал головой Путин, – за последние восемьдесят лет было слишком много вранья о событиях того времени. Прежде чем вступить в переговоры со Сталиным, нужно досконально во всем разобраться, но использовать при этом надо не только труды историков и воспоминания очевидцев. На многое придется взглянуть своими глазами.

Мы должны со стопроцентной достоверностью установить виновников катастрофы 22 июня и помешать им совершить свои преступления. За это направление, сбор данных в архивах и разведку на местности будет отвечать Дмитрий Николаевич Козак. Собрать специалистов, проверить, замотивировать, посвятить в тайну… Ну, не мне тебя учить, коллега. Также за тобой осуществление режима секретности по обе стороны временного барьера. Срок для начала – три месяца.

То же самое, но относительно чисто военных вопросов срыва «Барбароссы», поручается коллеге Шойгу. Необходимо определить: можно ли обойтись только материально-информационной поддержкой СССР? А если невозможно, то какими силами должен обладать осуществляющий вмешательство экспедиционный корпус, чтобы нацистский блицкриг провалился, и через шесть недель Красная Армия вышла к Ла-Маншу. Срок готовности плана – до начала апреля. Вице-премьер Рогозин отвечает за материально-техническое и финансовое обеспечение основной операции, а также за проведение операции прикрытия… Кроме того, коллега Рогозин, имейте в виду, что в случае доступа в соответствующие временные периоды, возможны дополнительные операции обеспечения… Не мне вас учить.

– Хорошо. – Рогозин на секунду задумался. – Что касается материального и финансового обеспечения, то в трехдневный срок мне нужны сметы по каждому направлению на месяц вперед, или, скажем, до первого марта. А уже к первому марта уже будет необходимо окончательно определиться с объемами и источниками финансирования.

– Очень хорошо, – кивнул президент. – Коллеги, в следующий раз мы соберемся в том же составе после того, как коллега Одинцов доложит о готовности мобильного варианта установки. И еще раз предупреждаю: все доклады по этой теме делать только лично, с глазу на глаз. Помните, лучше уж перебдеть, чем недобдеть!

Сергей Борисович Иванов задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Товарищ президент, – вздохнул он, – для работы с товарищем Сталиным мы очень многое должны поменять в нашей «консерватории».

– Поменяем, – кивнул президент, – не прямо сейчас, но поменяем. Чем ближе кризис, тем легче будет избавиться от последних пережитков девяностых годов. На этом все, товарищи!

14 января 2017 года, 12:15. Российская Федерация, Московская область, резиденция Президента Российской Федерации

Полковник сил СПН ГРУ ГШ

Омелин Вячеслав Сергеевич

Вышло так, что из последней командировки в не такую уж и далекую южную страну я вернулся на носилках. Бывает. Это не первое мое ранение, не второе и даже не третье, как и не первая командировка в эти некогда прекрасные места. Война там, как застарелый геморрой, длится уже много лет. Официально там нет ни наших «советников» в правительственных войсках, ни «инструкторов» наших вечных оппонентов в бандформированиях оппозиции. Но, как говорил Абрам Саре в известном анекдоте: «Бьют по морде, а не по паспорту». Вот и у нас время от времени происходят очные встречи с иностранными «специалистами», в основном французами.

Вот и в этот раз, пока местные изничтожали саму банду сторонников «исламской демократии», наша группа перехватила и помножила на ноль собиравшуюся скрыться бандитскую «головку», состоявшую в основном из катарских «вождей» и их французских «наставников». Бой был скоротечным и жестоким. Их было вдвое больше, но за нами был опыт двух Чеченских войн, длившихся почти четверть века. Потеряв двух человек убитыми и четырех ранеными, мы вынесли их всех под корень, до белых костей. А вот в числе тяжелораненых оказался и ваш покорный слуга.

Тогда я думал, что всё – в этот раз уже не выкарабкаюсь. Но русские своих не бросают, и прилетевший самолет МЧС доставил всех нас, «двухсотых» и «трехсотых» прямо в Москву, в Раменское «двухсотых», в Челобитьево, на наш «российский Арлингтон», – «пал смертью храбрых при выполнении боевого задания». Ну, а «трехсотых» в Бурденко, где я и валялся последние два месяца. Эвакуировали и тех двух ребят, что в том деле обошлись без царапины, тем более что с тем же рейсом прибыли наши «сменщики» из резервной группы, готовые продолжить нашу работу.

Короче, товарищи, кажется, это была моя последняя такая командировка. «Таможня», в роли которой выступила военно-врачебная комиссия, не дала добро на продолжение активной службы. Примерно так же ссаживают на землю летчиков, когда по состоянию здоровья они способны угробить в полете и себя и машину. Направление в военный санаторий служило весьма слабым утешением после этой весьма неприятной новости. Сколько моих коллег после такого известия спивались или пускали себе пулю в висок. Но мы не такие, еще не знаю как, но мы прорвемся.

От тяжких раздумий о том, что же делать дальше, сегодня утром меня отвлек вызов к начальству. Сначала я думал, что речь пойдет о моей последней командировке, и был в некотором недоумении, поскольку мой рапорт об этом деле, написанный в госпитале, не должен был вызывать никаких вопросов. Чуть позже выяснилось, что он ничего и не вызвал, а дело было совсем в другом.

Генерал встретил меня в своем кабинете немного смущенной и виноватой улыбкой.

– Здравия желаю, товарищ генерал, – сказал я ему и, козырнув, замолчал, ожидая, что начальство само объяснит причины столь неурочного вызова сотрудника, формально находящегося в отпуске по состоянию здоровья.

– Здравствуй, Слава, и извини, что так вышло, – невпопад ответил он на мой вопрошающий взгляд, – сам же знаешь, что с медициной не спорят.

– Да я и не спорю, товарищ генерал, – ответил я, вспомнив, что с десяток лет назад генерал и сам находился в такой же ситуации, когда ему вот так же, по завершении августовской кампании по борьбе с грызунами, медики закрыли выход в поле.

– Ладно, – махнул рукой генерал. – Теперь слушай. Тут мне позвонили с самого верха, – легким кивком головы мой начальник отпасовал невысказанный вопрос к висящему на стене портрету. – Для какого-то очень важного и секретного дела им нужен офицер с большим жизненным опытом и развитой «чуйкой». А я-то знаю, что у тебя этого добра навалом.

Тут душа моя… нет, не ушла в пятки и не воспарила к небесам, а просто смутилась. Всю жизнь я исповедовал извечную солдатскую мудрость – быть в поле, подальше от начальства, и докладывать только о конечном результате своей работы. И вот, судя по всему, мне предлагается работать под непосредственным руководством человека, изображенного на портрете. Это и вставляет, и доставляет, причем одновременно.