Елена Хаецкая - Жизнь и смерть Арнаута Каталана

– Господь, который умер за вас, – медленно проговорил Каталан, – моими устами просит вас сегодня послужить Ему…

Но бальи уже оправился от первоначального страха. Не может он подвергнуть наказанию ослушников, ибо уверен: такого приказа ослушается любой житель Альби. И нет во всем городе ни одного человека, который посмел бы приблизиться к могиле Бессейры, имея подобное намерение…

– Хорошо, – помолчав, молвил Каталан. – Есть ли в вашем городе, по крайней мере, один заступ, достаточно смелый для того, чтобы пойти со мной на это кладбище?

И вот Арнаут Каталан с заступом в руке отправился на кладбище. Никого из духовных с ним не было; однако Каталан недолго оставался в одиночестве. Весть мгновенно облетела весь город, и вокруг кричали:

– Смотрите, смотрите! Вон бесноватый монах идет разрывать могилы!

По одному, по двое начали присоединяться к Каталану зеваки. Они ничего не говорили, ничего не предпринимали – просто молча следовали за ним. А Каталан будто и не замечал растущей вокруг него толпы; шагал себе и шагал, видя перед собой одну только церковь Сен-Этьен и небольшое кладбище при ней.

Из окон выглядывали люди и кричали:

– Куда это вы все направляетесь?

А иные спрашивали:

– Что за праздник нынче? Ведь Пятидесятница уже миновала, а до Рождества далеко!

Спутники Каталана поднимали головы и отвечали тем, кто их окликал:

– Это сумасшедший монах из Тулузы, проповедник Вильгельм, идет раскапывать могилы!

И толпа все увеличивалась, так что в конце концов взбудораженные горожане заполонили всю улицу, по которой шел Каталан.

И вот он ступил на кладбище, а толпа хлынула следом. Теперь уже и самые голосистые попритихли, и все в полном молчании следили, как Каталан переходит от могилы к могиле, читая имена и выискивая место последнего успокоения Бессейры Бростайон.

Чего ожидали собравшиеся? Что небеса разверзнутся покарать дерзновенного монаха? Что мессен дьявол утащит его в преисподнюю? Что заступ обратится в змею и ужалит святого отца в яростное сердце? Что Бессейра Бростайон живой выйдет из могилы, чтобы произнести над монахом проклятье?

Наконец Каталан остановился у свежей насыпи, наклонился, щуря глаза, осмотрел. Выпрямился, обратился к толпе:

– Эта?

Общий вздох был ему ответом, и чей-то голос отозвался:

– Эта!

Каталан потряс заступом над головой и со всей силы обрушил его на могилу. Комья земли так и полетели. Задыхающийся, весь потный, с красными пятнами на скулах, Каталан разрывал пристанище еретички под пристальными взглядами толпы. Вскоре он гулко ударил заступом о крышку гроба.

И тут, будто очнувшись от странного оцепенения, кто-то в толпе прокричал:

– Что мы стоим и смотрим? Смерть святотатцу!

Вняв этому призыву, несколько человек метнулись к Каталану и, толкнув его в грудь, отбросили в сторону от могилы. Каталан пошатнулся и замахнулся заступом, обороняясь, но на нем повисли сзади и, схватив за руки, отобрали заступ. Каталан на миг замер, задрав лицо и дергая кадыком. Чья-то ненавистная харя нависла над ним, покатала за щекой языком и разразилась плевком прямо Каталану в глаза.

Каталан моргнул, и тут же кто-то сильно ударил его по скуле. Раз, другой. Каталан дернулся и вдруг резко пнул нападавшего ногой пониже живота. Тот заорал и скорчился, а Каталан слабо улыбнулся.

После этого его, не чинясь, с маху приложили головой о могильный камень, а после подхватили за плечи и, бессознательного, поволокли с кладбища на улицу.

Нельзя сказать, чтобы при этом разъяренные жители Альби заботились о том, чтобы не причинить одежде Каталана какого-нибудь ущерба, либо тревожились о сохранности бренной телесной оболочки самого монаха. Напротив! На нем самозабвенно рвали одежду, терзали его за волосы, норовили наградить кулаком или плюнуть ему в лицо, а кое-кто тянулся ножом. Желающих побить Каталана нашлось так много, что иные передрались между собой за право добраться до ненавистного монаха и расквасить ему морду.

Тем временем Каталан очнулся от временного забытья – мудрено было не прийти в себя, коли его непрестанно били и пинали, норовя превратить в сплошную кровавую кашу.

И сказал Каталан, выплюнув обломок зуба:

– Благословен Господь!

После этого он уже кричал не переставая, оглушая своих мучителей, так что улицы Альби заполнились как бы пением двух полухорий, во всем несогласных друг с другом:

– В реку его, в реку!..

– Блажен Иисус!

– Оторвать ему голову!

– Да пощадит вас Бог!

– Вон из города, убийца!

– Господи, прости их!

– Смерть монахам!

– Господи, благодарю Тебя!

Это Каталан орал почти на самом берегу Тарна, осипший, с плевками крови, которые летели у него изо рта при каждом выкрике.

На берегу мнения толпы разделились. Одни считали, что Каталана надлежит хорошенько связать и без лишних слов утопить. Другие же предлагали разрезать его живьем на куски, сунуть в мешок и бросить в реку.

Вторая затея понравилась толпе куда больше первой, но поскольку выполнение такого плана требовало значительно больше времени, то расправа немного замедлилась.

В этот момент Вильгельм Пелли со своей стражей, состоявшей из восьми дюжих молодцев, предусмотрительно вооруженных до зубов, выбежал на берег и помчался к Каталану. Удивительное дело, скажете вы, что столь немногочисленная стража разогнала толпу? Но не следует забывать о том, что толпа состояла преимущественно из любопытствующих и что среди избивавших Каталана не было ни одного, кто сам желал бы получить по морде. И потому Вильгельм без особого труда вырвал из рук добрых жителей Альби их жертву и, плача над окровавленным Каталаном, потащил его к церкви святой Сесилии.

По дороге, обнимая Каталана за плечи, говорил ему брат Вильгельм:

– Тебе нужно промыть раны, брат. Боже, что они с тобой сделали!

Но Каталан только мотал головой и шептал:

– Скорей, скорей!..

Брат Вильгельм думал, что Каталан торопится быстрее добраться до храма и обрести там безопасное убежище. Однако он, видимо, плохо знал Каталана.

Едва очутившись в церкви, Каталан оттолкнул от себя заботливые руки брата Вильгельма и бросился, шатаясь, к алтарю.

В храме святой Сесилии в этот час открылся церковный собор под председательством епископа Альби, ибо учреждение инквизиционного трибунала, наделение его всеми надлежащими полномочиями, снабжение необходимыми для ведения процессов материальными средствами, координация действий магистрата и духовных властей и проч. и проч. – все это требовало всестороннего обсуждения.

Прерывая мерную речь епископа, Каталан завопил что-то невнятное, ибо губы его были разбиты и некоторые зубы шатались, а язык – прокушен. Вид Каталана был столь ужасен, что многие повскакивали с мест, не зная, что и предпринять. А Каталан, дрожа от нетерпения, сумел наконец выговорить те слова, что жгли ему сердце, и отлучил от Церкви весь Альби во главе с епископом, и сделал он это с превеликой горечью в присутствии всего духовенства и народа, беснующегося на берегу Тарна в нескольких шагах от церкви.