Елена Хаецкая - Дама Тулуза

– Кто это? – содрогнувшись, спросила домна Файель.

– Переправщик, – ответил эн Гастон. – Его мой отец здесь поселил, чтобы переправлял людей с берега на берег.

– Какой страшный! – молвила домна Беатриса.

А переправщик, завидев господ, начал лыбиться и кланяться – вообще держался он так, словно встречал их впервые и ни о чем случившемся понятия не имел.

– Где твой паром, дурак? – спросил эн Гастон.

Мужлан поклонился, криво изогнув при этом шею, и проворчал:

– Водой унесло, господин мой, да по весне всегда так. Не успел… дела.

– Какие у тебя могут быть дела, чумичка неумытый? – вспылил Гастон. – Твое дело – переправа!

– Дела… – упрямо повторил мужлан и несколько раз встряхнулся всем телом.

– Для чего же ты здесь посажен? – рассердился наконец Гастон. – Отвечай, болван!

Мужлан вскинул голову и дерзко глянул на Гастона. Глаза у него оказались звериные, со светящимся расширенным зрачком.

– Стеречь, – промолвил он невнятно. – Святой Христофор… он на переправе. Полезайте мне на плечи, господин мой…

И одного за другим перенес мужлан всех господ на противоположный берег. А каменный Христос, расставив руки с чуть согнутыми, словно от многолетней грубой работы, пальцами, хмуро глядел им вслед.

– Святой Христофор? – переспросил каноник, отец Беральдус, неуловимо схожий с каменным Христом на переправе. – Это мужлан так сказал? Переправщик? – Он помолчал, повздыхал, повертел в пальцах деревянное распятие и четки. – А где тело? – спросил он вдруг.

Разговаривали в маленькой часовне на краю деревеньки; прилипла деревенька к боку горы и жила от пастбищ; каменная часовня, возведенная здесь в незапамятные времена, еще византийцами или везиготами, была от старости черной. Земля словно пыталась вытолкнуть ее из себя и каждый год под стеной прорастало деревце или куст, отчего в каменной кладке уже начали появляться трещины, хотя все растения немедленно вырубались.

Дамы отдыхали в самом богатом из здешних убогих домов – лежали на соломе, пили горячее, козой воняющее молоко; а за это дочерям дома на приданое подарили жемчужную нитку.

Рыцари немедленно отыскали каноника – и едва лишь завидели его, сразу поняли: знает этот отец Беральдус куда более, чем хотел бы открыть.

– Что еще за тело? – сказал эн Гастон, едва лишь каноник задал неосторожный вопрос.

– А разве нет… никакого тела? – удивился отец Беральдус.

– Есть, и даже два, но вам-то откуда это известно?

Отец Беральдус вздохнул.

– Раз переправщик заговорил о святом Христофоре, значит – беда.

Он взял свечу и пошел от алтаря влево, туда, где была маленькая дверца.

– Там склеп, – сказал Гастон. – Верно?

Отец Беральдус не ответил. Он отворил дверцу – за нею оказалась лестница, ведущая в подземелье, – и начал спускаться. Рыцари двинулись следом. Внизу действительно находился склеп. Надгробья выглядели ухоженными, даже те, что обветшали от старости. Над одним горела масляная лампа, а рядом стояла небольшая статуя. Она по колено утопала в увядших цветах. Статуя изображала мужчину с удлиненной песьей мордой, трагически и вместе с тем забавно сочетавшей черты зверя и человека. К затылку звериной головы были прикреплены расходящиеся лучи из медных пластин – сияние.

– Это святой Христофор, – объяснил отец Беральдус. – Слыхали о нем? Жил тяжко, страшно… за грехи много претерпел… даже в обличье поменялся. Он был великан, а жил на переправе, и коли река уносила паром, путники садились ему на спину…

Эн Гастон обменялся со своими товарищами быстрым взглядом. Отец Беральдус как будто не заметил этого, хотя чуть улыбнулся – словно бы про себя.

– А наш переправщик – его ваш отец, сеньор мой Гастон, на берегу посадил – он ведь безумец. Бредит святым Христофором. Все ждет, когда на его переправе появится сам Христос. Вот тогда усадит он Господа себе на спину и понести вместе с Ним все грехи мира…

– Похвальное желание, – сухо произнес Югэт де Бо. – Однако при чем тут мертвое тело?

– А? – Отец Беральдус мелко заморгал, и все его старое, складчатое лицо вдруг расползлось в рассеянной улыбке. – Мертвое тело? А где оно?

– В лесу, отец Беральдус, на берегу реки – одно, и выше по склону – другое.

– Я отправлю туда людей, – захлопотал каноник. – Вы придете на мессу?

– Нет! – хором ответили Югэт де Бо и Рауль де Исла по прозванию Роллет, а эн Гастон де Беарн и Одар де Батц столь же единодушно произнесли: «Да!».

– Вот и хорошо.

Отец Беральдус явно не заметил этого разногласия.

И они снова поднялись в часовню.

Роллет и Югэт, забрав обеих дам, в тот же час уехали прочь; что до Гастона с Одаром, то они действительно охотно выслушали всю мессу и присутствовали при погребении – местного сыровара и несчастной домны Виерны.

Был в часовне и переправщик – смоченные водою косматые волосы его были кое-как приглажены, голова опущена, руки висели. Пока шло отпевание, стоял на коленях, не поднимаясь, и только медленно покачивался из стороны в сторону, а когда закончилось, быстро и незаметно исчез.

– За ним! – сказал Гастон своему спутнику.

Одар де Батц поджал губы.

– Повременим, – попросил он. – Сказать по правде, сеньор Гастон, меня от одного только вида его в дрожь кидает. Я его по следу потом найду.

И они остались.

Деревенские жители, признав эн Гастона, поначалу робели, держались тихо, но после мессы словно кто-то враз сорвал печать с дотоле безмолвных уст. Окружили Гастона, виконта Беарнского, потянули к нему молящие руки, стали просить, чтобы избавил их от зверя.

Тут открылось, что лютый хищник уже не в первый раз дает о себе знать столь ужасающим образом. Порою годами о нем не вспоминали, но затем находили вдруг пастуха с разорванным горлом или пропадал ребенок, а то и парень с девушкой, которым взбрела мысль прогуляться вдали от всех.

– Я ничего этого не знал, – молвил эн Гастон, добрый сеньор, когда все это выслушал. И обещал непременно помочь своим людям и даже поклялся святыми именами исполнить обещание.

Тут вперед выступил один человек, немолодой и хмурый, и обратился к своему господину:

– Не в обиду будь сказано, но ведь и мы не сложа руки сидели – ходили на зверя с рогатиной и охотничьим луком, только его ничто не берет.

– Это потому, – отвечал эн Гастон, – что вы мужланы; а когда за дело возьмется рыцарь, то зверь неминуемо погибнет.

– Хорошо бы так! – крикнули в толпе, а собеседник эн Гастона добавил:

– Такое вполне возможно, господин мой, потому что поговаривают, будто этот зверь и сам весьма знатного рода.

И вот собралось восемь человек самых отважных и опытных охотников и оба сеньора с ними, вооруженные все на мужицкий лад вилами. Вышли поутру, пока кругом сверкает чистая крупная роса, и долго петляли, покоряясь тропинке, по боку горы. И близкое, казалось бы, расстояние, а попробуй пройди! Вослед им долго летели мерные удары одинокого колокола, то заглушенные, то вдруг звонкие и отчетливые, но затем они стихли.