Елена Хаецкая - Бертран из Лангедока

– Нету их, – доложил Хауберт, невольно расплываясь в улыбке. – Никого нету. Ни госпожи, ни брата вашего.

– Может, есть да вы не признали?

– Насчет госпожи – не скажу. Ребята поймали у котлов какую-то бабищу, говорит – стряпуха. Может, это и есть госпожа… Да только очень уж сомнительно. Норовом та баба – сущая корова, да и из себя – в четыре обхвата…

– Болван, – сказал Бертран.

Хауберт ухмыльнулся.

– А что до господина, то тут, мессен, ошибки быть не может. Ежели он вам и вправду брат родной, то уж его-то мы бы всяко узнали…

Бертран зашипел от ярости.

– Так что, – невозмутимо продолжал Хауберт (а улыбка невинная и глаза ясные-ясные), – ушли они неведомым путем. Нет их в замке. Никого нет.

– Понял уж, – проворчал Бертран.

– А пес-то охотничий, – заметил Хауберт, тиская щенка.

Бертран отмолчался.

– А вы зарубить его хотели, – укоризненным тоном продолжал Хауберт.

Бертран продолжал молчать. Хауберт вздохнул всем брюхом, так что загудело, будто в бочке, и глубокомысленно произнес:

– Тут, должно быть, ход подземный есть… Да только кто же знал…

– Вот именно, – сказал Бертран.

Пес, разыгравшись, вцепился Хауберту в кисть руки. Хауберт потрепал его за длинные уши.

– Ишь ты, свирепость показывает… А вы еще зарубить его хотели… Лучше отдали бы мне, если вам не нужен, а?

Бертран не ответил.

Хауберт отпустил щенка на пол. Толстый щенок, прижав уши, принялся усердно вытаскивать из-под Бертрана оленью шкуру.

Хауберт сказал:

– Видать, знал кто-то про ход, коли ушли, а? А вы про него не знаете, а? Может, еще нагоним…

– Это сука моего брата, – проговорил Бертран, с интересом наблюдая за потугами щенка.

– Точно, – оживился Хауберт. – Не иначе, как эта сучка, домна Агнес… Замок-то, что ни говори, в приданое ей достался. Почему бы ей не знать здесь каждый закоулок?

– Ты, свиное отродье! – заревел Бертран. – Какая она тебе «сучка»!

Хауберт моргнул и надул губы.

– Я дело говорю… Мне-то что, мне никакой разницы, как госпожу эту называть…

Поуспокоившись – правда, далеко не сразу – Бертран пояснил:

– Да я про щенка. Сука белая у Константина, видать, ощенилась. Славный щенок.

Хауберт, не отвечая, вышел прочь. Обиделся.

Бертран лежал, смотрел на огонь и на откормленного белого щенка и думал о том, что в Аутафорте, конечно же, имеется подземный ход. И знает об этом ходе домна Агнес де ла Тур. Теперь еще и братец Константин. А он, Бертран, не знает.

Бертран хлопнул ладонью по одеялу рядом с собой, и щенок тотчас запрыгнул к нему. Бертран потрепал его за длинные шелковистые уши.

– Ну что, урожденный де ла Тур, – сказал он. И вздохнул. Глаза его начали закрываться.

Наемники разбрелись по замку. Делали вид, что подземный ход ищут. И будут искать, пока до винного погреба не доберутся.

Кто-то подложил в печь еще одно полено. Бертран тут же встрепенулся, из вороха одеял и шкур высунулся.

– Кто здесь?

– Я, Итье.

Второй сын, четырнадцатилетний подросток, отцова гордость, материно несчастье. Такой же, как сам Бертран, рослый, только в плечах поуже – не вошел еще в силу. И лицом на отца похож – те же удлиненные черты, такие же темные лучистые глаза и рыжеватые волосы. А уж как упрашивал взять с собой в разбойничий набег на владение дядино! Старший сын, даром что отцовым именем наречен, лишь на лютне бряцать горазд (правда, бряцает куда лучше своего знаменитого отца, но не о том сейчас речь). А этот как услыхал – так прямо затрясся, в глазах слезы: возьми да возьми. Мать, госпожа Айнермада, лицом окаменела, но спорить с Бертраном – знала – бесполезно. С самого начала Бертранова затея представлялась ей безнадежной, да только госпожу Айнермаду никто и не спрашивал.

Бертран сперва не сказал сыну младшему ни да, ни нет; а после все-таки взял с собой.

– Говорят, стряпуха какая-то обнаружилась? – спросил Бертран сонно.

Итье поморщился.

– Ужасная женщина.

– А готовит она как, тоже ужасно?

– Откуда мне знать…

– Что, на кухне мясо осталось или все слопали? – осведомился Бертран.

– Осталось.

– Ну так принесите сюда, ужинать будем, – велел Бертран. – И скажите Хауберту, коли еще не пьян, чтобы у ворот хотя бы двух своих бандюг выставил.

Итье скоро вернулся в опочивальню – с красным пятном на щеке и большим серебряным блюдом, полным мяса, в руках.

Бертран повелел снять с себя латные рукавицы и кольчугу, ибо на кровать повалился, как был, в кольчуге и грязном плаще. Итье помог батюшке от лишнего груза освободиться. Воды раздобыл, чтобы умылся батюшка.

– Где Жеан? – спросил Бертран сердито.

Итье пожал плечами.

– Когда подходили к замку, с нами был, а дальше – кто ж за ним смотрит…

Умывшись вслед за отцом, Итье подсел на кровать, сунул щенку косточку, и они с отцом принялись за ужин.

Искоса поглядывая на сына, Бертран наконец спросил:

– Кто это вас приложил?

– Хауберт, – ответил Итье с набитым ртом. И покраснел слегка.

– За что?

– За ваше распоряжение насчет охраны ворот. Сказал: как поступать, и без меня знает.

Бертран головой покачал.

– Что ж вы не передали ему, что это я велел?

– Не успел.

– Ну хорошо, он вас приложил – пьяная брабантская скотина, что с него взять… А вы?

Итье отвернулся.

Бертран слегка потянул его назад за волосы:

– Ваши предки, Итье де Борн, сражались в Святой Земле. А вы позволяете всякой сволочи бить себя.

Итье молчал. Бертран выпустил его и снова принялся за мясо. Помедлив, Итье последовал его примеру. Он так ни слова и не проронил.

В конце концов молчание прискучило Бертрану.

– Нашли ход?

– Нет.

– А винный погреб?

– Почти все пьяны, – спокойно ответил Итье.

– Ладно, пусть. Заслужили. А где Юк?

– Дрыхнет где-то.

– Цел?

– Что ему сделается…

– Раненых много?

– Двое, вроде бы. Хауберт говорил. Еще говорил, что один к утру помрет.

Бертран отставил блюдо.

– Заберите это. И щенка возьмите. Хауберту не отдавайте. Слишком хорош для такого мерзавца. Пусть лучше ваш будет или Эмелине подарите – она давно такого хотела. Ступайте. Я спать хочу.

Помолчал, а после добавил почти блаженно:

– А Аутафорт теперь мой. Только мой.

И почти тотчас безмятежно заснул.

Через четыре часа, разбуженный первым солнечным лучом, поднялся. И сразу улыбнулся, вспомнив, где находится и почему.

Итье де Борн всю ночь не спал – переживал свой первый бой, а то просто, без всякой думы, со щенком играл и холодное мясо жевал, время от времени уделяя щенку лакомый кусочек. Так и просидел рядом с отцом всю ночь, глаз не сомкнув.

В который уже раз подивился Итье на отца своего и господина: единственный, может быть, из всех людей просыпался Бертран де Борн с улыбкой, как будто ожидал от жизни одной только радости.