Елена Хаецкая - Человек по имени Беда

Кислым голосом велела закрывать офис и подниматься наверх, в Покои Тайных Мистерии.

От изумления Пиф онемела. Тайные Мистерии на то и тайные, что на них никого из посторонних не допускают. И уж не младшей жрице…

Верховная, зная, почему младшая жрица ошеломленно молчит, повторила – будто из бочки с уксусом:

– Наверх. Немедленно!

– А дежурство… – пискнула Пиф.

– …в задницу… – малопонятно сказала Верховная.

– Не положено… – еще раз пискнула Пиф.

– …велено… – донесся голос Верховной. – …матери…

Пиф положила трубку. Сняла очки, потерла лицо ладонью. Происходило что-то странное. Странное даже для такого учреждения, как Оракул. Но коли приказание исходит от Верховной… Плюнув под ноги и угодив прямо на распечатку, младшая жрица нацепила очки на нос, выключила свет, в полной тьме на ощупь заперла хлипкую дверь офиса-пенала и по узкому коридорцу выбралась на парадную мраморную лестницу, откуда поднялась на самый верхний этаж, в Покои Тайных Мистерий.

Тайные Мистерии проходили каждый месяц, на полнолуние. Кроме того, их приурочивали к затмениям, лунным и солнечным, и иным священным и полезным дням. К участию в них допускались лишь высшие посвященные орфического культа, в первую очередь – Верховный Жрец и Верховная Жрица. Слияние мужского и женского начал, символизирующее, кроме всего прочего, неразрывное единство руководства Оракулом, было необходимым элементом функционирования всей системы.

Преодолевая последний лестничный пролет, Пиф уже издалека почуяла густой аромат благовоний. Из-за неплотно закрытой тяжелой двери, обитой медью, выплескивалась музыка – то взрыдывая, то шепча, то истерично визжа, то вдруг разливаясь нежнейшими трелями.

Пиф потянула на себя дверь и, замирая, ступила в Покои.

Она увидела круглый зал. Ротонду. Посреди ротонды стояло низенькое ложе. Оно покоилось на львиных лапах, искусно вырезанных из черного дерева и инкрустированных перламутром и слоновой костью. Ложе было застелено пурпурными покрывалами. Пиф хватило мгновения, чтобы понять, что пурпур настоящий, не синтетический.

Кроме ложа, в комнате имелся столик, на котором помаргивал красным огоньком музыкальный центр, исторгающий из четырех колонок сразу ту самую дивную музыку, что так поразила непосвященную жрицу.

Повсюду были разбросаны фрукты, мраморный пол был скользким от давленого винограда. В изголовье ложа на специальной подставке имелись бесчисленные кубки и стаканы, полные вина. Кубки в виде напряженного мужского члена, чаши в виде женских грудей, стаканы в форме смеющихся рогатых сатировских голов, сосуды в форме пляшущих исступленных менад…

По стенам, истекая кровавыми слезами, горели в подсвечниках красные ароматические свечи.

Пиф едва не задохнулась. Она остановилась посреди комнаты, недоумевая.

– Сними обувь, потаскуха! – резко приказал женский голос. Пиф быстро наклонилась, расстегивая босоножки. Липкий давленый виноград тут же неприятно дал себя знать под босой ступней.

Верховная Жрица сидела у самой темной стены ротонды на низеньком сиденье, вроде табуреточки. Пиф только сейчас разглядела ее. Темные одежды скрадывали фигуру Верховной, почти растворяя ее в полумраке.

– Ну, – проговорила Верховная Жрица, обращаясь явно не к Пиф, – ЭТУ ты, надеюсь, трахнуть в состоянии?

Рядом, на такой же скамеечке, зашевелился Верховный Жрец.

– Гм… – протянул он неопределенно. Видно было, что он всматривается в ту, которая только что вошла.

От растерянности Пиф потеряла дар речи.

А Верховная сказала ей:

– Разденься.

Пиф сняла с волос жреческое покрывало. Расстегнула пряжки на плечах. Одеяние упало к ее ногам, безнадежно пачкаясь в виноградном соке.

– Ну!.. – настойчиво подгоняла ее из темноты Верховная Жрица.

Пиф расстегнула бюстгалтер, вылезла из трусиков, оставшись только в очках.

Верховная Жрица снова повернулась к Верховному Жрецу:

– Ну так что? ЭТУ будешь? Или у тебя вообще уже не встает?

Верховный Жрец разглядывал голую женщину и молчал. Пиф медленно покрывалась потом в душном помещении, пропитанном винными парами и сладким дымом благовоний. Ее тело залоснилось и начало тускло поблескивать в свете факелов и свечей.

Верховная Жрица резко поднялась со своего сиденья, прошумев длинным одеянием.

– Мерзавец! – отчеканила она. – Оргию срываешь!..

– Я не могу… – негромко сказал Верховный Жрец.

– А что ты вообще можешь?

Верховный Жрец отмолчался. Верховная наседала все напористей:

– Ты знаешь, что нарушаешь устав, импотент паршивый?

– Знаю… – сказал Верховный Жрец. И почти взмолился: – Ну, не могу я!

– Конечно, – язвительно проговорила Верховная, – ты только приписками заниматься можешь.

– Стерва! – рявкнул вдруг Верховный Жрец. – Ты сама!..

Они вступили вперебранку, поминая друг другу различные приписки и неудавшиеся интриги. Голая Пиф, чувствуя себя очень неловко, переступила с ноги на ногу. Виноград чавкнул под ее ступнями.

Верховные замолчали. Жрица сказала:

– Надлежащую оргиастичность необходимо поддерживать. Решай этот вопрос сам, как хочешь.

Тут Пиф наконец опомнилась и сказала:

– А мой обет безбрачия?..

Верховная Жрица поглядела на нее с усмешкой.

– Так с тебя же сняли безбрачные?

– Но я его не нарушала…

– А, теперь уже все равно… Ляжешь под этого импотента, как миленькая…

Верховный тихо зашипел.

Пиф поморщилась.

– Ляжешь, – повторила Верховная. Злорадно и уверенно. И пообещала: – Премиальные выпишем.

– Можно, я выпью? – спросила Пиф. Ей немедленно захотелось нажраться до положения риз.

– Разумеется. Это поддерживает оргиастичность, – сказала Верховная. Подошла, взяла ее за потную руку, сама отвела на ложе и помогла улечься. – Какой тебе?

– Вон тот, в виде члена, – сказала Пиф.

Верховная подала ей кубок, звонко щелкнула младшую жрицу по лбу, будто ребенка, и еще раз повторила:

– Премиальные выпишу, не обижу. Гляди, не подведи, подруга.

И вышла.

Наступила неловкая пауза. Пиф развалилась на ложе и присосалась к вину. От духоты она почти сразу разомлела. Захотелось спать. Верховный сидел у стены и не шевелился. И молчал.

Ну не мог он сегодня. Ни с этой бабой, ни с какой иной.

Встал, походил по ротонде. Не обращая на него внимания, младшая жрица со вкусом пьянствовала. И персиками, сучка, чавкала. А музыка продолжала безумствовать из подмигивающего музыкального центра, свечи потрескивали вкрадчиво, благовония наполняли комнату, сгущая воздух.

Подумав, Верховный подошел к стене и снял телефонную трубку.

– Беренгарий? – сказал он.

Пиф не слушала. Ну его совсем, этого Верховного. А винцо прили-ичное… Даже очень.