Елена Хаецкая - Варшава и женщина

И вот случилось так, что Евдес и Уриан отправились странствовать, дабы приобрести себе по королевству. И вот случилось так, что Евдес позавидовал Уриану и убил его. Тогда-то Раймондин, скорбя по своим детям, пришел к супруге своей Мелюзине и попрекнул ее змеиной породой – ибо ничто иное не могло бы объяснить такого отвратительного поступка. Мелюзина же скорбно вздохнула, поднялась в воздух и превратилась в огромную крылатую змею…»

Имена «Мелюзина», «Раймондин», «Гвидон» и «Джауфре» были подчеркнуты толстым синим карандашом.

А дальше следовало написанное от руки начало какого-то большого рассказа:

Дальней Любовью Джауфре Рюделя называют Мелисенту, графиню Триполитанскую.

Почему именно она? В песнях Рюделя нигде не упоминается имени Далекой, только намек – только готовность претерпеть ради встречи с нею опасности и невзгоды путешествия «по царству сарацин» – стало быть, там она, в Святой Земле, отделенная от поэта пучинами морей и полчищами злых людей, исповедующих чужую веру…

Однако спустя всего лишь сто лет после смерти поэта биограф уже уверенно говорит о «графине Триполитанской», а затем из толщи и тьмы веков проступает и начинает светиться нежное имя – «Мелисента».

Заморские земли – государства франков в Палестине – управлялись совсем юными людьми. Век их был короток даже по сравнению с недолгим сроком жизни, отпущенным их сверстникам в тогдашней Европе. Невестами становились в двенадцать лет, вдовами – в шестнадцать. Мелисента – Дальняя Любовь – была младшей сестрою молодого графа Раймонда Триполитанского. О ней говорили, что она прекрасна, добра, одарена многими талантами и юна. И уж конечно была она несчастной, еще одна печальная девочка-красавица, героиня старой легенды. О брате ее Раймонде отзывались различно. Послушать одних – был он предателем и негодным трусом; другие же называли его неудачливым храбрецом, жертвой стечения обстоятельств. А еще осталась о нем в памяти людей высокомерно оттопыренная нижняя губа…

К ним-то, к брату и сестре, в Триполи, явились из Константинополя послы от смуглого, как сарацин, алчного, хитрого императора Мануила Комнина, вдовца, – сватать для Византийского престола девочку Мелисенту, графиню-царевну. Навезли даров и обещаний, уборов, драгоценностей, заверений в любви. Пока юный ее брат угощал византийцев в своих покоях, пока пили вино под плеск фонтанов и рассматривали сарацинские дива – глиняную посуду, сверкавшую ярче серебра, медные узоры, тонкие мозаики, прозрачные ткани, пока цокали языком и смеялись, радуясь на роскошь, Мелисента облачалась в дареные Комнином уборы. И вот она появляется, неузнаваемая и торжествующая, отягощенная жемчугом, шитыми медной нитью одеждами, золотым венцом с кровавыми и зелеными камнями, певучими запястьями, перстнями, отбрасывающими разноцветные лучи. При виде этой царственной юности все поднялись со своих мест и замерли, а затем греки один за другим простерлись перед нею ниц, как перед своей повелительницей.

Византия!..

Стали собирать караван для царской невесты. Раймонд снарядил двенадцать своих галер, дабы они служили его сестре-императрице. Комнину полетела в Константинополь весть: везут!..

Но стоило невесте ступить на борт греческого судна, как ее охватила непонятная болезнь, подобие лихорадки: сделалась она бледной, лоб покрыла испарина, руки задрожали, ноги подкосились… Еле живую унесли поскорее с корабля и уложили во дворце под одеялами.

Время шло – Комнин скучал, вдовея, – а девочка-графиня все хворала, теряя свою прославленную красоту, причем заметили, что при вступлении на корабль болезнь ее усиливается. Так миновало несколько месяцев и в конце концов терпение греков иссякло. Все забрали – и императорские одежды, и жемчуга, и перстни, и венец золотой, и обещания, и само сватовство; погрузились на свои пузатые корабли и из Триполи перебрались в Антиохию, где расцветала другая прекрасная принцесса – Мария, двоюродная сестра Мелисенты. Уж Мария-то хворать не стала, взошла на корабль во всем своем блеске и была с почетом доставлена Комнину.

Мелисента же, ославленная всяко, оставалась при своем брате Раймонде старой девой, а тот отправил двенадцать галер, снаряженных еще прежде для службы графине Триполитанской, с таким наказом: топить и грабить в море греческие корабли, где бы они ни встретились, и жечь прибрежные города и поселения, принадлежащие Комнину, и церкви греческие разорять, и всякого грека, попавшего к ним в руки, увечить или убивать безо всякой пощады. И это было исполнено.

Конечно, пытаясь разъяснить для себя эту историю, проще всего было бы предположить интригу Антиохийского дома против молодых Триполитанских графов, поскольку союз с Византией всегда оставался заветной мечтой заморских владык. Мелисенту-де отравили подосланные из Антиохии люди, так что посланцам Комнина ничего иного не оставалось, кроме как обратить свои взоры на Марию Антиохийскую.

Но это было бы слишком простым объяснением.

Из рассказа о неудачном сватовстве Комнина явствует, что Мелисента начинала умирать, едва лишь оказывалась на море. Отчего же море стало для нее столь губительным?

Поэты, более проницательные, нежели политики, тотчас отыскали убедительный ответ: оттого, что юная графиня Триполитанская несла в себе древнюю змеиную кровь, которая начинала бунтовать и превращалась в яд при соприкосновении с водной стихией.

Не о том ли говорит и сближение имен «Мелисента» – «Раймонд» («Мелюзина» – «Раймондин»)? И тогда только закономерным покажется появление в этом ряду третьего имени – «Джауфре». Все трое – неудачливый Триполитанский граф, его прекрасная сестра и наделенный даром предвидения поэт – были потомками змееногой Мелюзины… Не потому ли путешествие за море убило Джауфре Рюделя, который, согласно легенде, на корабле смертельно заболел и прибыл в Триполи уже умирающим?..

Джауфре Рюделю, князю Блаи, скоро сорок лет.

С высоты Ваших двадцати или даже шестнадцати этот возраст кажется безнадежным, но подождите немного – и время спустит и Вас на эту отметку, «сорок», и тогда, заглядывая в колодцы собственной души, Вы поймете, как сильно и ярко может жить человеческое сердце даже и в эти годы. Знаете ли Вы, почему многие старушки не отводят и не прячут глаз? Да потому что там, за выцветшей голубоватой пленкой, по-прежнему скрывается девочка вроде Вас, мечтательная и веселая, живущая на свете с полной уверенностью в том, что и земля-то была сотворена Господом Богом с единственной целью – сделать Вас счастливой.