Пюрвя Мендяев - Слава Богу! Они все снова мертвы!

Мне совершенно отчетливо стало в эту минуту понятно, что вполне возможно он и сам не совсем ясно понимает ценность своей коллекции. Тогда какой смысл ему был идти на преступление, если он не понимает ценность тех сокровищ, за которыми охотиться? Да, ведь он и сказал о том, что коллекция не его, а дочери. В моих размышлениях получился замкнутый круг. Казалось, что всё сошлось. Преступника нет. Это всё только плод моего больного сознания, а есть лишь несчастный отец больной девушки, который мечтает спасти своё дитя от мрака безумия. Вроде всё получалось логичным. Но тут я чтобы не успокаиваться чересчур сильно, решил снова подвергнуть свои выводы сомнению. Поиск варианта, при котором отец дочери мог всё же оказаться страшным злодеем занял у меня некоторое время. Сначала мне ничего в голову путного не приходило. Но через пару минут некая идея стала формироваться у меня в мозгу. Я задал сам себе вопрос. А почему я решил, что целью возможного преступника были сами книги? Ведь это совсем не обязательно. Вполне могло так оказаться, что таинственный незнакомец ищет нечто, что может находиться в этих книгах или бумагах, а сами книги его не столь сильно интересуют. Ведь обе коллекции раритетов, про которые упоминалось в газетной заметке, принадлежали видным дипломатам. Можно было бы предположить, что у преступника была информация о том, что среди бумаг этих весьма информированных людей могли оказаться документы, которые было совершенно необходимо захватить любым способом, даже путем тяжкого преступления.

Потом, кто сказал, что таинственный незнакомец не может оказаться иностранным шпионом, перед которым поставили задачу любым способом добыть, какие-то архиважные документы, хранившиеся у старых дипломатов? Ведь может быть и такое! И такую версию нельзя было полностью отбрасывать. Но тут я сам себе сказал. Стоп. А дочь? А её лечение? С этим-то обстоятельством, что делать прикажете? Не вяжется оно с предположением, что незнакомец шпион и преступник. Версия об иностранном шпионе стала быстро рассыпаться в прах. Мне даже стало как-то обидно за это. Но тут я, немного задумавшись, предположил следующую версию, которая могла поддержать данную идею. Можно было бы предположить, что девушка на самом деле не дочь таинственного незнакомца. О том, что она приходится ему дочерью, я знаю только с его собственных слов.

Потом если вспомнить материал, напечатанный в прочитанной мною газете, то выходило, что семья дипломата Николаева погибла практически вся, во всяком случае, так сообщала газета. Но может быть, во время пожара погибли не все члены семьи, могло ведь, случится и так, что удалось спастись внучке или правнучке хозяина дома, которая в результате трагедии потеряла разум. Тогда она могла бы быть именно той самой девушкой, которую меня попросили сопроводить на лечение. И здесь может быть два совершенно разных варианта. Страшный и ужасный состоит в том, что больную молодую женщину пытается теперь вылечить преступник, для того чтобы узнать от неё в тот момент, когда к ней вернется способность воспринимать реальность адекватно и вернется память, о каких-то важнейших тайнах. Либо в действительности выжила не только больная девушка во время пожара, но еще и её отец, и теперь он прикладывает все силы для того чтобы спасти свою дочь.

Или он мог отсутствовать при торжествах, завершившихся столь трагически. И такая версия была вполне допустима. В конце концов, я совершенно запутался в возникающих новых версиях. Оказалось, что строить их можно было в моей ситуации сколько угодно, и какие угодно. Прочитанная мною заметка действительно позволила мне создать в своей голове великое множество самых различных версий событий. Одна страшнее и таинственней другой. Но в тоже время была еще, понятное дело, возможность, и она заключалась в том, что случаи, описанные в газете, вообще не имели никакого отношения к истории известных мне людей, отца и его больной дочери. Этот вариант тоже имел право на существование.

Постепенно я полностью успокоился. Ситуация перестала мне казаться смертельно опасной, в любом случае я был пока нужен для людей в этом деле. Да и после сильного возбуждения пережитого мною на меня напала сонливость и я, улегшись на диване, накрылся одеялом и через некоторое время спокойно уснул.

В самом начале марта 1918 года в Германии многие люди жили в предвкушении скорой победы в длившейся уже несколько лет мировой войне. Обстоятельства в тот момент явно благоволили Германии. Победа в войне над Россией была одержана, и необходимости вести губительную войну на два фронта больше не стало. Теперь все силы можно было бы бросить на западный фронт и тем самым решить все проблемы. В один из таких радостных первых дней марта, вечером, случайный прохожий смог бы увидеть, как по городу Мюнхену ехал черный автомобиль. В автомобиле находились, помимо водителя еще три человека, среди которых выделялся статный мужчина, изрядно покрытый сединой, примерно 45 лет от роду, одетый в элегантный черного цвета костюм. Компания направлялась на встречу в Академию Генерального штаба германской армии.

Там в одной из аудиторий собралась уже группа преподавателей академии и офицеров генерального штаба рейхсвера. Никаких объявлений о данном собрании нигде не было вывешено. Каждого, из более двадцати присутствующих на совещании офицеров, все участники собрания знали в лицо. В зале царило молчание. Все ожидали приезда главного действующего лица, предстоящей церемонии. Наконец, дежурный офицер сообщил, что автомобиль подъехал к академии. Через пару минут трое мужчин вошли в аудиторию, где их тут же стали приветствовать присутствующие преподаватели академии и офицеры генштаба. Председательствующий, офицер генерального штаба, высокий мужчина с красивыми седыми волосами, в мундире, украшенном множеством орденов и медалей, встал со своего места в зале и, заняв место за кафедрой, обратился к присутствующим в зале с короткой речью:

— Приветствую вас, мои дорогие коллеги! Сегодня мы собрались здесь, для того, чтобы присутствовать при награждении высочайшим орденом империи выдающегося сына нашей страны. Человека сделавшего для Германии больше, чем кто-либо из нас. Человека совершившего подвиг равный, да нет, превосходящий, подвиги мифического Геракла. Его величайшие заслуги перед отечеством пока, в силу их засекреченности, известны только самому узкому кругу высшей элиты нашей страны. И боюсь, что в силу особой важности проведенной вами в прошлом операции, она навсегда останется тайной для всего мира, но не для нас, маленькой группы истинных правителей мира. Итак, господа наступает сейчас самая торжественная минута. Граф прошу вас приступить к процедуре награждения.