Александр Авраменко - Во имя Империи!

— Господин полковник! Нас догонят через пару часов. Самое большее, через два с половиной, три.

Усталый, с воспалёнными глазами человек в потёртом мундире махнул рукой.

— Значит, хватит убегать. Окапываться. Готовиться к бою.

Добавил про себя: «К последнему…» Козырнув, адъютант поспешил к голове колонны, чтобы передать распоряжение командира. Приказ быстро облетел ряды измученных солдат, и, остановившись, люди первые пять минут отдыхали, переводя дух, затем быстро принимались за работу, словно и не было изнурительного многосуточного марша. Звенела замёрзшая земля, гулко бухали кирки и ломы, подвезённые из обоза, откалывая глыбы земли. Завизжали пилы, когда в соседнем небольшом леске заработали кашевары. Распоряжение было чётким — больше продуктов не жалеть. Умереть, но перед боем солдаты должны поесть досыта. Ни слова, ни лишних разговоров. Только мрачная решительность усталых до смерти людей, собирающихся принять свой последний бой с врагами. Позади, почти полная дивизия сытых, прекрасно экипированных океанских солдат, вооружённых до зубов. Впереди — неизвестность, в которую уходит большой обоз беженцев из Русии, бескрайние северные просторы тундры. Они, Шестнадцатый полк Русийской Императорской Армии, верные присяге и долгу, примут свой бой, став заслоном на пути тех, кто хочет уничтожить их страну, их людей. Полковник Сван шёл вдоль быстро вырастающей линии окопов, солдаты при виде его бросали работу, вытягивались во фрунт, но офицер махал рукой, уж не приказывая, а прося выполнять работу. Все знали, что бой будет последним. Их — едва полторы тысячи измотанных непрерывными стычками и голодом бойцов. Позади — почти пять тысяч сытых, откормленных, а самое главное, беспощадных убийц, которые не станут брать пленных. Просто уничтожат всех, а раненых добьют после изуверских пыток для потехи. Командир остановился возле лёгкой батареи полевых пушек. Всего четыре орудия, к которым по десять снарядов.

— Берегите огнеприпасы. Взять их нам больше не откуда, ребята.

— Да нешто мы не понимаем, господин полковник?

Ответил старый фейерверкер, командующий расчётами. Офицеров среди артиллеристов не было. Когда их командующий предал Русию, многие из его бывших подчинённых оставили его. Поэтому и выжили. Остальных высадившиеся океанцы просто уничтожили… Так что за пушкарей Сван был спокоен полностью. Эти ребята будут драться до последнего. А когда кончаться снаряды, возьмутся за свои короткие карабины… Время летело с ужасающей быстротой, начал брезжить хмурый северный рассвет, когда по жиденькой линии укреплений пронеслось:

— Обед! Обед! Обед!

Кашевары умудрились успеть сготовить еду. Отдуваясь, тащили на руках большие котлы с дымящимся супом и кашей, горячей наквой, щедро оделяя всех работающих и несущих службу. Адъютант почтительно поставил на перевёрнутый ящик из‑под патронов парящий котелок, вручил чисто вымытую в снегу ложку. Сван зачерпнул, жмурясь от удовольствия проглотил пахнущую мясом кашу. Спохватился:

— А где мясо взяли?

Штаб — хорунжий виновато опустил глаза:

— Лошадей порезали. Всё — равно тащить нечего больше.

Замер, ожидая разноса, потому что над конями полковник трясся больше, чем над людьми. Но тот, против ожидания, на миг замер, потом заработал челюстями снова.

— Правильно. Нечего трофеи оставлять. А люди хоть напоследок наедятся досыта…

Молоденький офицер военного времени облегчённо вздохнул. Правда, про себя. Пронесло. А полковник тщательно пережёвывал пищу, погрузившись в свои мысли и время от времени поглядывая по сторонам. Не нравилась ему позиция. Чистое поле, продуваемое всеми ветрами. Крошечный лесок позади, в полуверсте, начисто сведённый на костры и укрепление стен окопов. Даже ему на блиндаж не хватило. Ничего страшного. Будет со всеми, в первой линии. Всё — равно отступать некуда. За их спинами многотысячный обоз гражданских. Там все — мужчины, женщины, дети, старики. Аристократы и простолюдины, рабочие и крестьяне, среднее сословие и подлый люд. Но все они русийцы. Его сограждане, жители страны, которой он приносил присягу тридцать лет назад после окончания Военной Императорской Школы. И которой не изменял никогда. Менялись владыки государства, но полковник Сван Раттер честно исполнял свой долг, почему и не выслужил ни высоких чинов, ни больших и денежных должностей. Не любил лизать зады, не гнул спину, ни наушничал на друзей и сослуживцев… Отставил в сторону опустевший котелок, сделал из услужливо поданной ему молодым человеком кружки глоток ароматной наквы. Тепло прокатилось по жилам, тело, впервые получив достаточно топлива для организма за последний месяц, быстро разогревалось изнутри. Седлав ещё глоток, вытер ладонью седые усы, затем обратился к юному штаб — ротмистру:

— Вы откуда родом, Алей?

Парнишка, которому едва исполнилось семнадцать лет, смутился:

— Из Ырова, ваша честь. Это…

— Знаю. На Востоке Русии. Небольшой город.

— Так точно, ваша честь. А вам откуда известно?

Полковник едва заметно усмехнулся:

— Офицер обязан знать свою страну не хуже, чем вероятный театр военных действий.

Парень опустил глаза. А полковник снова сделал большой глоток, прислушался к ощущениям, затем отставил чашку.

— Начинается.

…С треском лопнула ракета где‑то далеко. Затем, спустя долгую минуту донёсся еле слышимый звук выстрела.

— Это?..

— Дозор подаёт сигнал, хорунжий. Нам пора.

Командир полка чуть нагнулся, забирая стоящую рядом с импровизированным столом обычную пехотную винтовку Гота, стандартного оружия русийской армии. Штаб — хорунжий с сожалением взглянул на недопитую накву, но раз полковник говорит, что пора — значит, пора. Двинулся следом за широкоплечей фигурой, идущей к большому, необычной формы, полевому укреплению. Выдолбленный в грунте круглый окоп, в котором установлена стереотруба. Несколько солдат в касках и с короткими карабинами, массивный неуклюжий пулемёт на большом колёсном лафете. При появлении офицеров, сидящие на обрубках брёвен и дымящие самокрутками солдаты вскочили, но полковник быстро произнёс:

— Вольно. Разрешаю курить.

Взглянул на старшего унтера, с которым был знаком с самого начала Большой Войны.

— Что там, Вольга?

— Дозор пытался уйти, господин полковник. Но не смог. Перехватили их. Ракета была белой. Значит, пехота с бронеходами. Видно, кавалерия в обход пошла. А может, отстала. Так что дело плохо, господин полковник.

Острый взгляд из‑под неуклюжего мехового колпака в ответ:

— Думаешь, в обход пошли? На перехват обоза?

Унтер кивнул. Говорить плохое перед боем он считал плохой приметой.