Александр Санфиров - Личный лекарь Грозного царя

Свою команду мой безопасник вышколил до совершенства. Но пытать людей могли далеко не все. Меня же всегда удивляло, что такой человек, как немой, очень любил животных, собаки, как и дети, ходили за ним табуном по двору, хотя дворня Гришку изрядно побаивалась, пусть тот никогда ни с кем даже не ссорился. А моя бывшая кормилица, когда его видела, все крестилась и шептала молитвы. Мне все это не нравилось, но с волками жить – по-волчьи выть. Не бегать же все время к царю и жаловаться, что плохие бояре или англичане мне жить не дают.

«Si vis pacem para bellum» [1] Если хочешь мира, готовься к войне ( лат .). , – подумал я, когда Кошкаров первый раз сообщил, что у него есть свой пыточных дел мастер. Этих убийц и шпионов никто сюда не звал, так что пусть выкладывают все, что знают.

– Так, Борис, надо бы его в Разбойный приказ передать, пускай он там все говорит.

– Сергий Аникитович, давай мы его вначале сами поспрошаем, кто послал да что говорил, сколько обещал. Гришка мой большой специалист, не то что мясники в приказе, на тате этом ни единой ранки не останется. В Разбойном приказе людишки разные обитают, глядишь, и преставится наш тать ненароком. А так хоть узнаем, кто на тебя опять обиды накопил, соседи-то твои, посмотри, с одной стороны двор Аглицкий, с другой стороны – на Зарядье у Никиты Романовича подворье такое, что полк стрелецкий требуется, чтобы его взять. И тебе нужно такое же делать: о твоем богатстве по Москве слухи ходить начинают. А вот о силе твоей никто ничего не говорит. Никита Романович Захарьин-Юрьев боярин расторопный, но вот со Щелкаловым они дружбу водят – им, я так думаю, не по нраву твое возвышение, тем более что помнят они о Бельских и Годуновых. Не понять им, что не думаешь ты о них, боятся, считают, что так же в опалу могут попасть али вообще головы лишиться. Тем более что Никита Романович с осени в Москве проживает, собирался Батория воевать, да не получилось, так что есть время другими делами заняться, – многозначительно закончил Кошкаров.

– Хорошо, хорошо, уговорил, Борис, пойду с тобой, хотя и не люблю я на мучения человеческие смотреть.

– А мне, думаешь, Сергий Аникитович, нравится на них смотреть? Я потом всю ночь перед иконой заступницы нашей Девы Пречистой молюсь, чтобы простила меня, грешного.

Остаток дня я провел в беседах со своим гостем: благодаря Кошкарову мы могли вести хоть какой-то диалог. Вечером Тихо Браге переоделся в парадную одежду и отбыл в Кремль в сопровождении десятка охранников.

После ужина я сказал Ирине, что мне надо еще кое о чем побеседовать с главой охраны, и вышел из дома. Борис повел меня к своему местопребыванию – отдельному каменному флигелю, где у него была своя, выражаясь современным языком, штаб-квартира. Еще когда он выбирал себе место, увидев, что во флигеле есть большой подвал из нескольких помещений, остановился на нем. Да и я, когда увидел подвал с несколькими камерами и вмазанными там железными кольцами для кандалов, подумал, что мой официальный отец окольничий Аникита Иванович для царя занимался не очень благовидными делами.

Мы спустились по мрачному сырому коридору и вошли в подвал, низкие сводчатые его потолки тоже были сыроваты – все-таки близкое соседство с Москвой-рекой давало себя знать. В подвале у стола сидел Гришка, ожидая нас, больше никого не было. Увидев нас, он встал и открыл дверь в следующую палату – дверь была сделана из толстых дубовых плах и поэтому почти не пропускала звуков.

За дверью была темнота. Вошел Гришка с горящей в подсвечнике свечой. В тусклом свете было видно небольшое помещение, голый пол с кучей соломы и лежащий человек в железном ошейнике, с тянущейся от него к стене железной цепью. Гришка подошел к стене и начал крутить какое-то колесо. Загремела цепь, таща за ошейник узника. Тот ошалело вскочил, протирая глаза. Через минуту он уже был притянут к стене вплотную. Палач ловко прикрутил ему ноги и руки к той же стене такими же цепями, и молодой парень практически был распят на древней каменной кладке.

После этого Гришка молча вытащил огромный нож и, разинув рот, замычал, показывая ему уродливый обрубок языка.

Парень завизжал и начал дергаться в цепях, а наш палач медленно подходил к нему и, неожиданно сдернув его порты, схватил за половые органы и резко провел ножом по коже, парень завизжал еще сильнее и неожиданно обмяк, по его бедру со стороны пореза медленно потекла струйка крови.

Тут в дело вступил Кошкаров – он оттеснил в сторону Гришку и похлопал парня по щекам, а затем окатил его из ведра водой, в которой плавали небольшие льдинки. Наш узник открыл глаза.

– Гришка, мать твою, – неожиданно зло заорал Борис на палача, – ты что, собака, делаешь, тебе кто разрешил уродовать парня?! Эй, парень, ты как? – уже спокойнее он обратился к пленнику. – Не успел этот гад у тебя ничего отрезать? Да ты не бойся, мы ему ничего не дадим с тобой сделать. Ты же человек понимающий, все нам расскажешь и пойдешь себе домой, тихо-мирно, к матушке с батюшкой. Тебя хоть как звать-то?

– Мироном, дяденька, меня зовут, – прошептал узник, боязливо косясь на Гришку, который продолжал ухмыляться и крутить нож в руке.

Я стоял, смотрел и думал: «Вот, оказывается, еще когда началась игра в плохого и хорошего полицейского, а я Борису советы хотел давать…»

– Но только ты смотри все нам расскажи, а то даже я не смогу этого изверга удержать, разозлится совсем – и нас еще покалечит с тобой вместе. Ну давай, давай говори, кто послал, зачем, что здесь должен был сделать? – настойчиво внушал Борис.

И пленник запел. Рассказал он, что холоп боярина Никиты Захарьева и что вызвал его вчера ключник Никодим и сообщил: «Ты, Мирон, парень шустрый. Дело опасное есть, в самый раз для тебя, если сделаешь – быть тебе в серебре. Надо на подворье к боярину Щепотневу попасть и во все колодцы порошок колдовской насыпать».

Он также рассказал, что очень испугался и начал отказываться, но ключник его припугнул, что теперь уж никак, знает он теперь это дело и живым отсюда не выйдет, если не выполнит поручения.

Мне было жалко этого дурака, но в то же время понимал, что, если бы не тайная охрана, мы вчера бы не проснулись все или лежали бы и в муках умирали от неизвестного яда.

– Ну вот видишь, Мироша, рассказал – и на сердце легче стало, – сказал Кошкаров. – А теперь скажи – где же порошки эти остались? Тебя же без них вчера взяли.

– Так, дяденька, скинул я их там, у колодца два куста каких-то, в темноте не видно было, я под них и бросил.

Кошкаров мотнул головой, и Гришка пулей полетел наверх.

Мы тоже вышли в другое помещение.

– Что будем делать? – спросил Кошкаров.

– Борис, смотри, парень домой не пришел – значит, там уже знают, что он попался. Говорил он только с ключником, на боярина сказать ничего не сможет. Я думаю, что ключник зарезан или, если его уж так Никита Романович любит, куда-нибудь отправлен, хотя скорее все-таки уже убит. Отведем мы этого холопа в приказ Разбойный, там его допросят, он все это опять расскажет. А с исчезнувшего ключника какой спрос? Поведут ли самого боярина на дыбу из-за такого навета, не знаю. Давай лучше сделаем вид, что ничего не случилось, ничего не знаем. Это для них еще страшней будет.