Дмитрий Шидловский - Великий перелом

— Допустим. Что дальше?

— Мы должны предложить нечто иное, третий путь. Лично я намереваюсь ратовать за те идеи, который Запад выдвинет только полвека спустя: права человека и личные свободы. Я уже освоился на этом поприще. Знаешь, я стал довольно популярным публицистом в здешнем Петрограде. Недавно меня избрали депутатом Госдумы по одному из освободившихся мандатов. У меня своя, достаточно обширная, аудитория, поклонники…

— И поклонницы? Я, когда входил в подъезд, видел, как из твоей квартиры выходила весьма симпатичная юная дама. Соратница по борьбе?

— Не без этого. Но я не о том. Важно сформировать общественное мнение. Это может сказаться на дальнейших событиях.

— Не опоздал ли ты? — с сомнением спросил Крапивин.

— Ты прав, — подхватил Чигирев. — Время упущено. Скоро на сцену выйдет моряк в кожанке и объявит: «День твой последний приходит, буржуй». Вот поэтому мне и нужен ты.

— Вот как?! Зачем же, позволь узнать?

— Перефразируя одного известного товарища, всякая демократия лишь тогда чего-то стоит, когда умеет себя защищать. Если ты поможешь мне сформировать боевые отряды, то вместе мы сможем изменить историю этой страны.

— Ну хорошо. И как ты собираешься создавать боевые отряды? Ты думаешь, что полиция и командование Петроградского гарнизона будут спокойно смотреть на формирование маленькой частной армии? Или рассчитываешь делать это уже под эгидой Временного правительства?

— Не обязательно. Можем начать уже сейчас. Тебе надо предложить своему начальству идею создания подразделений спецназа на всех фронтах и при ставке Верховного главнокомандующего. Разумеется, командование этими войсками будет возложено на тебя. Специфика любой команды состоит в том, что ее участники ставят своего лидера превыше всего. А уж когда империя полетит к черту и царь будет полностью дискредитирован, ты станешь для этих людей первым после Господа Бога. Представь, под твоим командованием наиболее боеспособные и обученные, преданные тебе лично части. Да одного твоего батальона спецназа будет достаточно, чтобы октябрьский переворот вообще не состоялся. Все эти толпы дезертиров и анархистов отважны, только когда им не оказывают серьезного сопротивления. Получив хороший отпор, они тут же разбегутся по казармам. Честно говоря, я думал, что ты уже создаешь подобные отряды.

«Вот ты куда прицелился, — подумал Крапивин, разглядывая разглагольствующего Чигирева. — И, главное, как точно все рассчитал. Ведь именно так я хотел сделать, когда явился к генералу Брусилову в декабре четырнадцатого и предложил сформировать части специального назначения. Двух с половиной лет мне бы вполне хватило, за это время я создал бы под своим командованием с десяток батальонов, не уступающих в подготовке нашему десанту. Потом, в семнадцатом, навел бы порядок в Петрограде и прогнал всю эту болтливую шушеру. Не вышло. Не изволил государь император проект спецназа утвердить, себе на погибель. Ладно. Прорвемся. Но вот за этих болтунов под пули лезть я точно не буду».

— Знаешь, смотрю я на тебя, — произнес Крапивин, когда Чигирев закончил, — холеного, румяного, довольного жизнью, только что с девицей переспавшего, и думаю: вот ведь угораздило с вами сюда попасть. Мне бы мой «Гранат», уж я бы здесь порядок навел. А так… Один вообще ничего делать не желает, себя, видишь ли, ищет. Другой, того хлеще, теории разводит. А нам с винтовкой в руках эти теории воплощать, кровь свою и чужую лить. Я, когда сюда ехал, думал, ты тоже поменялся. Для меня четыре года в этом мире даром не прошли. Я понял, что здесь надо менять. Но вот ты, вижу, все такой же: языком болтаешь, а другие за тебя отдувайся. Нет уж, уволь. Я приведу к власти настоящих патриотов. Я спасу Россию.

— Попробуй, — печально развел руками Чигирев. — Жаль, что мы снова пойдем разными путями.

Еще в своем мире, во время службы в Ленинграде, Крапивин несколько раз приезжал в город Пушкин. Он любил здешний парк, старинные скульптуры, приятную атмосферу дворца-музея. Нравился ему и сам городок: тихий, спокойный, застроенный маленькими двухэтажными домиками, уютный мирок под боком у мегаполиса. Но каждый раз во время прогулок он обходил вниманием примостившийся в сторонке Александровский дворец — небольшой, кажущийся невзрачным рядом со своими более именитыми старшими собратьями.

Однако именно здесь в царствование последнего самодержца династии Романовых находился центр политической жизни империи. Здесь жили императрица, принцессы и престолонаследник, сюда возвращался Николай из своей ставки в Могилеве, сюда являлись для докладов министры, прибывали с верительными грамотами послы иностранных держав и съезжались придворные, причисленные к узкому кругу ближайших друзей императорской семьи.

Сейчас Крапивин знал каждый квадратный метр дворца и каждый закоулок парка как свои пять пальцев. Здесь не было екатерининской роскоши. Одно из богатейших и влиятельнейших семейств мира обустроило свой быт более чем скромно. Небольшие, по дворцовым меркам, комнаты, узкие темные коридоры, низкие потолки. Даже спали императорские дочери по две в одной комнате, и только у наследника были собственные апартаменты.

Веселый и непосредственный Алексей Романов нравился Крапивину. В мальчике не было ни тени зазнайства, чванства или чувства собственного превосходства, которых вполне можно было бы ожидать от отпрыска царского рода. И тем большим уважением проникся полковник к юному принцу, когда узнал, какие невероятные боли переносит он почти ежедневно из-за своего наследственного недуга — гемофилии. Когда Крапивин встречал Алексея во время его ежедневных прогулок, то с удовольствием рассказывал ему различные истории из военной жизни, придуманные и настоящие, принесенные из конца двадцатого века и случившиеся на фронте Первой мировой, но неизменно свидетельствующие, что сила духа и личная отвага всегда помогают человеку выстоять и победить в самых сложных обстоятельствах. Всё чаще Крапивин ловил на себе восхищенный взгляд Алексея, все чаще понимал, что стал для наследника неким символом мужественности, примером для подражания. Да и сам полковник чувствовал, что привязался к мальчику.

А вот дядьку Алексея, матроса Климента Нагорного, приставленного оберегать наследника от падений и ушибов, следить за ним в играх и на прогулках, Крапивин не любил. Уж больно был подобострастен этот сухопутный матрос императорской яхты «Штандарт». Глупость и ханжество были словно топором вырублены на грубом лице этого человека, а то раболепие, с которым дядька обращался к любому вышестоящему лицу, сразу заставило Крапивина относиться к Нагорному с большим подозрением. Нутром старого бойца он чувствовал в Нагорном потенциального предателя.