Саша Бер - Кровь вторая. Орда

Кто-то опять поднял ей голову и принялся кормить с ложки. Это что-то было склизким, мягким и абсолютно безвкусным. Или она уже вкуса не чувствовала? Но так, как зверь при кормёжке вёл себя смирно и даже немного успокоился, она решила через силу есть, хоть этим оттягивая время его расправы.

Покормив, её снова отвязали и Райс скривилась, и даже попыталась заныть, всем видом показывая, что не надо было этого делать.

Истома, почуяв свободу, как голодная волчица, вгрызлась в низ живота бедной жертвы. Стон отчаяния, попытка заплакать от обиды, но без слёз, ибо те отказывались литься, и судорожная волна ненавистного блаженства, накрыла не только неподвластное тело, но и голову, не давая ничего предпринимать самостоятельно.

Всё началось по новой. Извиваясь и крича, умоляя и требуя смерти, что угодно, только бы закончить эти муки сладострастия. Потом наступила темнота и силы покинули её полностью, вместе с жизнью…

Перед глазами стояла яркая радуга. Она переливалась и дрожала, как воздух в степи, у самой земли в жаркий день. Райс, вяло приоткрыла глаза, но радуга никуда не делась, она видела потолок, как бы через неё, насквозь, от чего тот, превратился в разноцветное и дребезжащее марево. Рыжая долго рассматривала радужный потолок, не имея в голове ни единой мысли и не единого отголоска, хоть какого-нибудь чувства.

Её накрыла апатия ко всему на свете и в первую очередь, к себе самой. Тут, первая мысль, плавно проплыла в голове: «Вот я и померла». Это прозвучало без капли эмоции, сожаления и абсолютно равнодушным голосом, даже облегчения не испытала от того, что, наконец, отмучилась.

Прислушалась к телу. Тела не было… Неожиданно, зародилась первая эмоция — жалось к себе любимой. Райс почувствовала горло и комок обиды, что сжал глотку и выдавил на глаза слезу. Хотела было по привычке смахнуть её рукой, но вместо этого, ощутила, как рука лишь слегка дёрнулась, где-то там, далеко внизу, безвольно валяясь вдоль тела. И тут, в сознании появилось всё тело целиком. Даже реветь расхотелось.

Распахнула глаза и попыталась поднять голову, чтобы посмотреть, что с ним стало. И первое, куда она обратила своё, вновь появившееся внимание — низ живота. Девка осторожно прислушалась, заранее, внутренним ужасом шевеля собственные волосы на голове, но зверя там не было. Была тяжесть и всё противно тянуло, как будто мышцы надорваны, но не напряжены, понимая, что стоит ей только дёрнуться, как почувствует боль.

Горели соски грудей. Даже лёгкое их шевеление из-за подъёма головы, отозвалось предчувствие жгучей и неприятной боли, как будто с них кожу содрали, оголив нежное и чувствительное мясо.

— Лежи, лежи, не дёргайся, — прозвучал требовательный, старческий голос, откуда-то со стороны.

Райс послушно уронила голову на подушку. К лежаку подошла улыбающаяся Любовь. И внимательно осмотрев лицо Райс, зачем-то низко к нему наклонившись, заглядывая в глаза, спросила:

— Так. Что перед глазами плавает?

— Радуга, — одними губами прошептала мученица, тут же почувствовав, что они перестали быть эластичными и стали болезными, как будто высохли и растрескались, глиной на солнце.

— Во, как! Радуга! — встрепенулась Матёрая, — что-то я даже не припомню такой зацепки на Славу. Вот у твоей мамы, если память не изменяет, всё накрывают облака, притом розовые.

Последние слова она произнесла со смехом и тут же приподняв голову Райс, приставила к губам посуду с тёплым пойлом. Ярица дёрнулась, вспоминая все последствия, приходящие после того, как она пила и ела, но Матёрая, тут же её успокоила:

— Всё кончено. Успокойся. Мы и так тебя трижды с того света вытаскивали. У меня в последний раз, аж спина взмокла, как старалась. Хватит с тебя.

— Я умирала? — вновь шёпотом спросила Райс, распахнув подёрнутые слезой глазки.

— Умирала, умирала, — успокоила Любовь, — но ты не бойся, на этом круге помощь оказывать можно. Поэтому мы здесь никому помереть полностью, не даём. Так что, пей отвар мясной. Восстанавливай силы.

Спаивая отвар, Матёрая начала инструктировать девку о дальнейших действиях. Как оказалось, радуга на глазах, постепенно сама пройдёт, как успокоится, но Райс предстоит ещё научиться, её в себе вызывать по желанию, а для тренировки, дверь в её светёлку, останется под мороком, который снять и выйти, впрочем, как и войти, можно будет лишь родив вокруг себя Славу. А последняя будет рождаться, когда радуга в глазах «встанет», но тут же успокоила, что это дело, в общем-то, нехитрое, только навык немножко нужен, а так, как Райс девка смышлёная, то сама разберётся.

Попоив, вековуха оставила Райс отдыхать, уверив её в том, что постепенно придёт в себя и через день, два, уже будет скакать по Терему, как коза, правда, пока, как коза, хромая на обе ноги. На этой весёлой ноте, она её покинула, оставив Райс одну. Только когда дверь за ней закрылась, ярица вспомнила о подруге, но кричать вдогонку, чтоб узнать судьбу Апити, не смогла.

Апити заявилась, почти сразу, видно караулила, и как только Матёрая скрылась за ближайшем углом, тут же шмыгнула в чуть приоткрытую дверь, нависнув ликующей физиономией над трижды умершей.

— Здрав будь, подруга, — весело выпалила она, — долго же ты ублажалась, не то что я. Я уж третий день вокруг терема нарезаю, а ты всё не насладишься. Ненасытная.

Райс попыталась улыбнуться, но тут же скривилась от боли в губах.

— А как ты вошла, дверь то под мороком?

— Да легко. Ты ж сама вокруг Славу разливаешь. Заходи, кто хочешь.

— Как давно, я тут ублажаюсь? — попыталась прошептать Райс.

— Да почти пять деньков. Я за два справилась, а ты, уж тут, всем дала, так дала. Весь Терем на ушах стоял.

Райс закрыла глаза. Навалилась усталость.

— Ладно, подруг, — тут же тихо проговорила Апити, поглаживая её по руке, — тебе нужно есть и спать. Покормить тебя, вроде, как покормили, теперь спи. Успеем ещё наговоримся, — и тут же спохватившись, добавила, — да, ты завтра с утра, если в силах будешь, обязательно рассмотри новые рисунки на теле. Я от своих, просто обалдела.

С этими словами, зародив в полуживой Райс огромную кучу любопытства, скрылась. Ну, разве девка может утерпеть от такого, даже будучи полуживой или полудохлой. Рыжая, тут же, преодолевая слабость, подняла к лицу руку и принялась разглядывать, но толи радуга, всё ещё стоящая в глазах мешала, толи тусклый свет масляной лампы был виноват, но увидеть ничего не получилось. Так и уснула, не утолив своего любопытства…

Узор на себе, царской дочери удалось рассмотреть лишь с помощью бронзового зеркала, только на третий день. Этот узор был нежно розовым и опоясывал таз по всему кругу, начинаясь от талии и кончаясь ляжками. Больше его нигде не было, поэтому, то, что она пыталась изначально разглядеть на руке, ей бы не удалось сделать, даже находясь в нормальном состоянии. Его там просто не было.