Андрей Горн - Дух трудолюбия

С первых секунд многим находящимся на поляне демонстрируемые движения из приемов самбо пришлись по нраву, что они и поспешили сообщить, выказав свое одобрение громкими приветственными выкриками.

Рядом с кругом в горке стояли принесенные участниками, явно неновые, сабли. Накинув на них магические сгустки, я поднял их в воздух, заставив поднятое оружие кружиться в воздушном хороводе. Парни и юноши почти замерли от фокусов с холодным оружием и разразилась новыми одобряющими выкриками, едва я вернул сабли на место. С меня же стекла капелька пота, подобное я делал впервые, да еще на людях. Эмоции захлестывали и переполняли меня. А тем временем в танце выходили и другие мужики. Охотники показывали виртуозное владение луком в движении. Загонщики — отличное владение палками-рогатинами. Старый служивый палил из своего парострела, показывая преимущества парового оружия перед луками. Вышел на воинский танец и Шушило, продемонстрировав свое превосходное владение одним и двумя топорами. Я ощущал в себе некое единство с этой общностью находящихся, едва знакомых мне тут, мужчин, словно забывая о том, что я — Сергей Конов. С каждой новой минутой танца все больше единясь и входя при этом в братство с каждым и со всеми вместе мужчинами этой деревни. Когда танцы достигли апогея, Шушило резко крикнул:

— Довольно! Треба Власу!

Остальные подхватили его выкрики, вновь повторяя:

— Треба Власу! Треба! Треба Власу! Власобогу треба!

И разгоряченные мужчины, во главе с плотником Шушилой, с факелами в руках направились к берегу. Там, неподалеку от поляны, где было наше сборище, под парусом уже стояла небольшая лодка со свернутыми парусами, едва не черпавшая своими бортами, озерную воду. В которой сидели связанными захваченные нами катайцы. Увидев выползшую на берег большую толпу мужчин с факелами, пленные, глядя на всех нас ненавидящими глазами, в ужасе замычали, безуспешно пытаясь развязаться от веревок снова. Лодка от их ерзания накренилась и едва не зачерпнула воды. Шушило, вытащив из-за пояса кинжал, уже кричал всем стоящим:

— Мы мирный народ. Жили в радости и согласии. Но пришла злая беда, откудова не ждали. Заставили вытащить старые сабли и охотничьи рогатины. Они! — Шушило всем стоящим на берегу показал на пленных.

— Завтра будем биться с их народом, пошедшим разорять наши избы и капища нашей веры. И дабы задобрить тебя, бог наш Влас, мы приносим тебе нынче кровавую требу, души и тела тех иноземных разбойников, что осквернили наши земли своими руками. Так прими ж, Власобог, наскоро требу нашу, дай нам вскоре знак свой.

И мужчина, войдя в воду и подойдя к лодке, начал быстро подрезать каждому узлы веревок на руках, но не полностью, оставляя возможность разорвать их самим. Следом он вытащил кляпы у всех. Катайцы молчали, явно не понимая, что будет следом. Вскоре Шушило освобождать закончил, о чем возвестил всем стоящим.

— Пусть никто не упрекнет нас в злонамерении. Да пребудет с нами воля Власобога. Власобог, бог наш единый и настоящий. Прими нашу требу!

И с этими словами, мужчина разрезал верёвки фала на парусах, освобождая паруса грота и стакселя этой лодки. Паруса, распрямившись, от набегающего волнами ветра принялись надуваться. Мужчина, освободив их, зафиксировал гик и стаксель-шкот, после чего обрезал веревку якоря, к которому была привязана лодка. Парус от набегающего ветра принялся надуваться. И вскоре, лодка, наполучив настоящую свободу, вместе с сидящими в ней пленными отплыла от берега. Свет от факелов бил не далеко, но в ночном летнем небе на водной глади было видно, что лодка, удалившись от берега более чем на четверть километра, зачерпнула бортом воды и принялась тонуть. Катайцы, отчаянно пытающиеся развязаться, в панике добавили еще. И вот уже через несколько мгновений воды Иван-озера огласил крик и барахтанье, тонущих в воде катайцев. Даже находясь в воде, они до последнего пытались развязаться. Вскоре все стихло. Подождав еще пятнадцать минут и убедившись, что все пленные утонули, Шушило возвестил всем стоящим на берегу о том, что треба Власобогом принята. После чего все принялись расходиться. Пошел и я. С тяжелым сердцем. А на душе было гадко. Как-то все неправильно.

В баню спать я завалился явно глубоко заполночь, хотя рано утром вставать.

Наутро проснувшись, с первыми петухами выбрался из бабкиной деревянной бани. К утру ночной ветер стих, словно получил свою толику ночной требы. Пока никого нет, в тишине, размялся на мокрой траве, сделав несколько отжиманий и комплекс упражнений для разминки. Решив не заходить в дом и не будить Матрену с Лизкой после вчерашнего, направился к бронеходу. Но не успев отворить калитку, раздался скрип открываемой двери в сенях, из которой выскочила полусонная Лиза. Босая, без платка на голове, отчего моему взору открылись не расчесанные девичьи волосы и в тканой белой женской рубахе с наспех накинутым красивым передником, украшенным рисунком из симметрично расположенных точек и ромбиков. Девица выскочила во двор и подбежала ко мне. Обняв и порадовав коротким поцелуем, Лиза, косясь на меня ехидным взглядом, принялась удерживать меня от намеченной цели:

— Сергий, подожди чутка. Успеется еще на войну уйти. Поешь-ка лучше на дорожку. Молочка налью вчерашнего. И знаешь, Сергий, любо-дорого смотреть на тебя из окошка — и вновь наградив с утра приятным долгим поцелуем, она потащила меня в свой дом. Ну Лизка! Ну кошка, точно кошка. А хитрунья-то глазастая какая! Но приятно!

После плотного утреннего завтрака, Лизка с утра постаралась накормить на славу, все же направился к бронеходу. Даже пожалел после. Вспомнил, что мне на канате еще взбираться. Заодно с собой набрал корзинку еды и туесок молока для Пашки. Солнце уже взошло над деревней, радуя своими яркими и теплыми лучами. Пашка нашелся у одного из ступоходов бронехода, где сладко дрых в тени ступохода на траве. Отмывшийся вчера добела в чьей-то бане, одетый в чью-то мужскую холщовую рубаху и посконные штаны, он, подложив под голову сменную одежду, досматривал последние сны.

— Эй! Павел Петрович! Подъе-ем! Домой ать-два собирайсь! Шагом! Арш!

— Куда? Что? Уже домой?

Бардин, разбуженный моими громкими словами, резко вскочил и от отсутствия координации тела, вновь свалился на траву, вызвав заразительный смех подходящих к нам Акинфия сына Топора, вместе Чурилой и Волохом. Парни после вчерашнего были еще сонные.

— Вставай, соня! Войну проспишь! Вот держи, поесть тебе моя Лизка набрала. — сую ему в руки корзинку.

Взяв из рук еду, Павел вновь садится на траву. Несколько раз зевнув и чему-то улыбнувшись, он раскрыл корзинку и принялся завтракать. А мы с Акинфием, стоя рядом в сторонке и дождавшись его отца, принялись обсуждать готовность и порядок наших совместных действий.