Александр Борисов - Хрен знат

Дядя Вася поджидал меня у двора. Сидел на нашем бревне и нервно курил.

- Ну что, идет? - нетерпеливо спросил он.

- Рубль передал. Попросил управиться без него. Сейчас, только возьму досточку, чтобы мешок не порвать...

Была у нас специально выпиленная приспособа, чтобы возить тяжелые грузы. С двух сторон она упиралась в раму, а сверху ложилась на цепь.

- Да мешок я сейчас и сам принесу. Ты деньги давай! Мужики ж на работе. Их товарищи отпустили, чтобы сделали дело, да вернулись назад, пока не хватилось начальство. Сидят, как на иголках: "Скорей, говорят, думай, а не то, в другое место пойдем! Им же еще в магазин нужно успеть. Я бы заплатил из своих, да получку только к вечеру принесут...

Дядя Вася принял бумажный рубль, как переходящее красное знамя и, даже не пряча его в карман, быстро ретировался. Ну что ж, будем ждать.

Я завел велосипед во двор, достал из почтового ящика открытку и две газеты. Мама поздравляла меня с окончанием учебного года, просила "быть умницей" и обещала скоро приехать.

Скорей бы! Кажется, мне представился шанс снова увидеть ее. Я смотрел на стремительный, круглый почерк и думал о том, что вылечить ее, предотвратить беду, никому не под силу. Ведь это не болезнь, а проклятие. Кто-то из нашего рода, в одном поколении, строго по женской линии, после пятидесяти, обязательно сходит с ума. По-тихому, неизлечимо. Анну Акимовну, младшую сестру моей бабушки, бог покарал манией преследования.

После седьмого класса, я каждое лето ездил в село Натырбово, где она работала агрономом, чтобы помочь по хозяйству: натаскать воды, прополоть грядки, оборвать с дерева спелые яблоки. Своих детей у бабушки Ани не было. На ней обрывался род Гузьминовых. В молодости она была очень красивой, женихами перебирала, да так и ушла с девичьей фамилией на кресте.

Жила она в старинной казачьей хате с земляными полами. При хате был огород с добрую треть карликового государства и такой же большой сад. Работы хватало, но справлялся я с ней за неделю, чтобы не загнуться от скукотищи. Телевизора в хате не было, радио не работало, а по местным девкам я не ходил, стеснялся.

Анна Акимовна целыми днями пропадала на колхозных полях. Она приходила поздно, готовила мне еду и сразу ложилась спать. Кое-какие странности в ее поведении, я сразу заметил, хоть и не придал им большого значения. В хате, на всех подоконниках, были разбросаны сигареты и папиросы, в пачках и россыпью. А на столе и тумбочке, в изголовье ее кровати, стояли фабричные пепельницы,

наполненные "бычками". Естественно, я удивился:

- Бабушка! Неужели ты куришь?!

- Нет, внучек, - сказала она, - не курю, и тебе не советую.

- А это зачем?

- Ночью, когда тревожно, лежу и пускаю дым. Если кто-то заглянет в окно, подумает, что в доме мужчина и побоится меня убивать...

У матери все началось по-другому. Ей казалось, что кто-то из ближайшего окружения наводит порчу на нашу семью. Первой под подозрение попала Прасковья Акимовна. Бабушке было запрещено даже общаться с родной сестрой, и они встречались тайком, когда мать уходила в школу...

- Здорово, Кулибин! А ну, отчиняй ворота!

Я вздрогнул и поднял голову. Надо мной возвышался дядя Петро с мешком на плече. Был он мрачен и, самую малость, поддат.

- Плечом надави! - скомандовал дядя Вася. - Забыл, что калитка здесь на пружине?

Судя по интонации, был он за что-то на своего напарника зол.

Под могучим плечом, я проскользнул во двор, расчистил пространство у двери летней веранды, которую дед, время от времени, расширял:

- Ставьте пока сюда. Дальше нельзя, Мухтар может обидеться.

- Фух! - выдохнул дядя Петро и впечатал мешок вплотную к стене. - Принеси-ка, Кулибин, холодной воды. Вчера испытал трамбовку, такую же, как у тебя. Протоптал старику Кобылянскому бут под фундамент. Пожалуй, ты прав: колеса у этого агрегата надо было предусмотреть. До сих пор ноги не держат!

- Аж денежки заработанные на обратном пути потерял! - с укоризной, сказал Василий Кузьмич. - Утром ходили, искали, да кто-то, видать, встал еще раньше нашего!

Я сбегал к колодцу за свежей водой. Петро напился, ополоснул лицо, встряхнул рабочую куртку.

- Ладно, - сказал, - пошли-ка, Кузьмич, на бревнышке посидим. Негоже гулять по чужому двору, когда взрослых дома нема.

Я поставил ведро на скамейку, открытку и обе газеты, положил на обеденный стол. Читать там все равно нечего. В Краснодаре открылась краевая партийная конференция и весь свежий номер "Советской Кубани" был посвящен исключительно ей.

- Так что ты там за верстак на бумажке изобразил? - спросил дядя Вася, как только я снова вышел на улицу.

- Это станок для изготовления тротуарной плитки, - пояснил я, осторожно подбирая слова. - Условное название "вибростол".

- Опять из журнала? - хмыкнул Петро.

- А откуда еще?

- Дашь почитать?

- Я ж говорю: в библиотеке брал.

Судя по разговору, Петру было не очень. В его сегодняшнем тоне преобладал скепсис.

- Ты о деле, о деле спрашивай! - вмешался Василий Кузьмич.

- Ладно, давай о деле, - согласился напарник, - откуда ты взял такие размеры?

Он достал из кармана, стал разворачивать сложенный вчетверо лист. Из него тотчас же выпали и закружились в воздухе два бумажных рубля.

- Моп твою ять!!! - хором сказали представители пролетариата и прикусили язык. В те времена было не принято "матюкаться" в присутствии несовершеннолетних.

- Куда же ты, падла, смотрел? - сурово спросил дядя Вася, когда схлынул ажиотаж.

- Так на твоих же глазах все карманы выворачивал наизнанку, - оправдывался Петро, - и бумагу давал тебе подержать. Кто ж его знал, что я деньги туда положу?

Настроение у мужиков стремительно поднималось. Они все же переругивались, но уже было видно, что конфликт между ними исчерпан. А я ждал, когда внимание вновь обратится ко мне, чтобы вернуться к сути вопроса. Наконец, Петр Васильевич расправил бумагу и чиркнул по ней прокуренным ногтем.

- Вот, - сказал он, - семьсот на семьсот. С чего ты приплел эти цифры?

- Как? - изумился я, - вы ж говорили, что собираетесь лить на дому тротуарную плитку? Я и посчитал с карандашом: чтоб выпускать ежесуточно пятьдесят метров на круг, точно такой размер и понадобится.

- Я говорил?! - еще более изумился Петро (типично кубанский прием: сгоношить всю толпу и красиво уйти в сторону) - Говорил? А ведь действительно, кажется, говорил. Пьяный был, но что-то припоминаю...

- Вы еще деду впаривали насчет деревянных форм - в запале напомнил я.

- Как ты сказал? Впаривал? - засмеялся Культя, - хорошее выражение, надо будет запомнить. Сдавайся, кум! Насчет форм ты впаривал точно. Я еще "Хасбулата" пел...

- Ну ладно, будем считать, что впаривал, - согласился Петро, принимая новое слово, как эстафету, - только как я эту хламину спрячу в сарае? Ты только, Васька, представь: семьсот на семьсот!