Юлия Алева - Неизданные архивы статского советника

— Графиня Татищева отправилась на молебны и адреса не оставила. Вот Николай Владимирович и озаботился ее поисками. Конфиденциально, так сказать.

Купец даже привстал. И пятнами пошел от волнения — с блондинами это частенько случается.

— Пропала наша Ксения Александровна? Да как же это?!

Гляди — и захлопочет крыльями, как наседка. Что же за отношения у них были?

— Возможно, она Вам письма какие присылала недавно?

— Как не присылать — помнит обо всех нас, даже Никитишну, кухарку мою, добрым словом всегда поминает. — Купец полез в секретер, потом стукнул себя по лбу, достал с полки шкатулку резную и извлек несколько бумаг.

«Мой дорогой Фролъ Матвѣевичъ!

Тоскливо мнѣ сейчасъ въ суетѣ мира, рановато въ городъ вернулась. Поэтому планирую предпринять поѣздку по молебнамъ. Возможно, что и задержусь, а то и поживу гдѣ въ монастырѣ потише. Посему не волнуйтесь, коли вѣстей пока не будетъ.

Разъ ужъ Господь столь явственно указалъ мнѣ на то, что всѣ мы смертны, причемъ внезапно смертны, то я оформила духовную, гдѣ Вы наравнѣ съ сестрой мужа моего Натальей Николаевной названы моими наслѣдниками. Кромѣ того, прошу выдѣлить сумму на учебу Данилѣ, коли онъ сподобится — ужъ очень смышленый, жаль, если голову не по дѣлу используетъ. Пусть гимназію окончитъ, а тамъ и въ Университетъ пойдетъ. Авдею триста рублей на свадьбу и Ѳеклѣ съ Никитишной на старость. Тамъ всё расписано по закону, это я ужъ повторяюсь.

Насчетъ лавки: скоро Пасха и нужно потихоньку дѣлать подарки. Я Данилѣ объясняла какъ, пусть начинаетъ. И конкурсъ куличей, какъ мы въ прошломъ году по пирогамъ устраивали. Тоже на масленой недѣлѣ объявить, а на свѣтлой — итоги подводить. Лѣтомъ — обязательно конкурсъ варенья. И тоже, чтобы дѣткамъ въ пріютѣ отдавать. Банки для варенья можно продавать у насъ же, и въ чужихъ не принимать. Я въ прошломъ письмѣ совѣты давала по раскладкѣ товаровъ — не забыли ли?

Къ Рождеству обязательно опять шоколадные сюрпризы дѣлать съ игрушками. Новыхъ куколокъ закупить бы по каталогамъ и солдатиковъ для мальчиковъ — покуда цѣлую армію соберутъ — у насъ склады опустѣютъ. Можно даже не сюрпризами, а карточками торговать, и за пять карточекъ онѣ смогутъ обмѣнять любого солдатика или куколку.

Остальное я въ письмѣ къ завѣщанію приложила — тамъ тоже инструкціи всякіе.

Берегите себя, мой дорогой другъ. Никогда не забуду того, что вы для меня сдѣлали и вѣчно буду молиться и о Вашей душѣ и объ Анфисѣ Платоновне. Особенно прошу — берегите сердцѣ свое и не рвите его ради тѣхъ, кто того не стоитъ.

Остаюсь всегда Ваша Ксенія Татищева».

Аптекарю, что характерно, привет не передала. Но общее настроение, конечно…

— Вам не показалось, что это прощальное письмо?

— Надеюсь, что нет. — купец забрал листок бумаги, исписанный знакомым уже почерком и тем же фиолетовым карандашом, погладил, бережно сложил и убрал в шкатулку.

— Фрол Матвеевич, я ж не с улицы сюда пришел, понимаете? — чуть надавил Тюхтяев.

— Да уж вижу. — без радости ответил Фрол Матвеевич.

— Мне бы хотелось поподробнее узнать о том, что за человек эта Ваша Ксения Александровна.

— Да что говорить-то? Хорошая она барышня, добрая, отзывчивая. Мы когда познакомились, а она мне накладную согласилась перевести с англицкого, то сразу поняла, что служанка мою матушку, умом скорбную, плохо обихаживает. И согласилась компаньонкой при ней пожить. Не взглянула, что та простая купчиха, а Ксения Александровна из дворян.

— И Вы ее прямо вот так, с улицы в дом приняли. — уточнил Тюхтяев.

— Ну да. У нее и багажа-то не было особого. Знаете, небось, батюшка их разорился и скончался осенью девяносто третьего. Бедствовала она, но не унывала, не жаловалась. С матушкой моей возилась, как не каждая дочь станет — к осени та и на ноги встала, и в разум вошла. Коли б не лихорадка — так и жили. — вздохнул большой бородатый ребенок.

— А когда Анфиса Платоновна упокоилась, то что стало с Ксенией Александровной? — статский советник мягко вернул рассказчика к основной теме.

— Она тут уже прижилась, и в лавке распоряжалась, и вообще… Я ей предложил… Не важно. В общем, замуж она не хотела, так я принял ее в счетоводы. Очень уж ей цифры удавались.

То есть замуж звал, а она не пошла. Предпочла сомнительный статус приживалки и торговки. Она вообще нормальная? Да и кто тут в своем уме — один подбирает незнакомку с улицы компаньонкой к умирающей матери, а потом к деньгам подпускает, другой после случайного знакомства сразу женится.

— И Вы незнакомого человека пустили к денежным вопросам? — наверняка купец что-то другое имел в виду.

— Да как Вы можете в ней сомневаться? Она порядочнейший человек. И у меня, и у Антона Семеновича Рябинкина, приятеля моего, в аптеке работала — ни одной копеечки не пропало. И выручки стало в разы больше. Она же столько всего навыдумывала, и конкурсы, и игры, и витрины! Вы вот аптечную витрину видели?

Тюхтяев только согрелся и не горел желанием выходить наружу, но когда ты не очень высок, а тебя хватает этакая белесая горилла, то разумнее подчиниться. И вот они стоят перед витриной… Ну не факт, что это именно аптека, в Санкт-Петербурге так и дом терпимости можно оформить — женский манекен обладал столь большим милосердием, что оно прямо вываливалось на поднос. Судя по протоптанной к стеклу тропинке, дама пользовалась популярностью.

Тюхтяева затащили и в аптеку, где за прилавком скучал напомаженный юный аптекарь с томиком Бодлера в руках.

— Познакомьтесь, товарищ мой, Антон Семенович! — разволновавшийся лавочник едва не забыл о приличиях. — А это товарищ отца нашего Петра Николаевича, Михаил Борисович Тюхтяев.

Полусонное чудо томно взмахнуло ресницами раз, другой и Тюхтяев понял, насколько ошибался граф насчет купца, а также природу отказа госпожи Нечаевой от столь удобного брака.

— Антуан, ты расскажи ему про Ксению Александровну! — смущенно проговорил Калачев, чем окончательно подписал себе диагноз. Зря Николай Владимирович унижал невестку купеческой подстилкой.

— Ксения Александровна? — мелодично пропел аптекарь. — Что-то случилось?

— Нет-нет. Просто справки навожу. — поспешно успокоил его Тюхтяев и засобирался восвояси. Не то чтобы брезговал людьми подобного рода, но Антуан раздражал.

— Очень приятная девушка и добросовестная работница. Уж скоро год, а посетители до сих пор ее спрашивают.

— Вот о чем я говорил! — жарко бормотал Фрол по дороге обратно. Тюхтяев только отстранялся от такого проявления симпатии.

— Как же она вас всех тут к рукам прибрала. — только и сказал напоследок.

— Да к таким рукам не грех и прибраться. — ответил Калачев, прямо глядя в глаза. А ведь не глуп, совсем не глуп.