Юлия Алева - Пепел и роса

— Ксения Александровна, я не очень хорошо понял Ваше послание. Где Вы хотите построить конюшню?

Я глазами указала на окно, за которым Мефодий с Лазоркой давали круги.

— То есть лошадь уже есть?

— Ага. И конюшню можем ставить прямо вокруг нее. — неудачно пошутила я.

— Но…

— Это очень важное животное. Память о моем покойном супруге. Не могу же я оставить ее на улице?! — я умоляюще сложила ладони. — Времяночку бы до весны. Хоть вагончик деревянный. С печечкой.

Полагаю, когда Гроссе закончил мой дом, он счел, что бардака в его жизни больше не будет. О, как он заблуждался… Зато не прошло и суток, как во дворе у меня застучали топоры, и за пару-тройку дней несколько архангельских мужичков сложили Лазорке симпатичное стойло. От печечки меня отговорили не только из соображений пожароопасности, но и потому, что, как оказалось, лошадь сама по себе хороший обогреватель, а проконопаченная бревенчатая конюшня, издалека похожая на баню или бытовку, честно говоря, оказалась довольно теплой. Во всяком случае когда я по утрам заносила злыдне яблочко — там ни разу не было холодно. Теперь, когда все внимание Мефодия шло ей одной, а корм поставлялся бесперебойно — выглядеть она стала намного лучше и перестала притворяться, что падет не позднее полдника.

— Ваше Сиятельство, может запряжем? — осторожно спросил Мефодий однажды утром, пока мы наблюдали за прогулкой зверюшки. Та определенно, не жаловалась на голод и начинала жиреть.

— Нам не во что. — машинально ответила я, вновь возвращаясь к этому вопросу. Содержание лошади меня пока что не разоряет, но какую-то смысловую нагрузку иметь все же должно. Пока я выяснила, что титулованные дворяне почти сплошь держат выезд — это шестерки, четверки, редко — пары лошадей, несколько карет, а я при всем желании их разместить не сумею. Да и смысла не вижу. По случаю можно арендовать любой экипаж, а содержать ораву животных — увольте. Тут одна-то жрет и гадит как не в себя.

— Так я седло припас. — он торжественно нырнул в свою каморку и вышел оттуда с черным предметом неясной конфигурации. — Простенькое, Вы уж не побрезгуйте…

Дамское седло. Вот ты какой, северный олень… В общем, понятно куда делось его жалованье и почему до сих пор из мебели одна табуретка. Стало совестно — я уже его в пьянстве подозревать начала.

Пора я занималась логическими умозаключениями, Мефодий споро закрепил седло и обернулся ко мне. Полагаю, что юбка моя не шибко была приспособлена для подобных опытов, равно как и обувь, но попытку мы сделали.

Я вот в юности далекой каталась на верблюде. Очень сильные впечатления. Так тот верблюд был вальсирующим ангелом на фоне этой сволочи, которая не захотела идти медленно и плавно, а выбрала именно этот момент, чтобы красиво погарцевать. Вот год помирала, а тут резко помолодела — и глаза вон горят, и шея изогнута красиво. И я на ней, как курица сижу в этом диком седле. Инстинкт подсказывает, что с мужским седлом не так страшно, но если выпрямить спину…. Судя по взгляду конюха, учиться и учиться еще.

В общем, Мефодий меня осторожно снял, распряг Лазорку и мы отправились по магазинам. Причем я по одежде, а Мефодий — по шорникам.

Как в наше время можно быть респектабельной в лохмотьях, но с дорогой сумочкой и хорошей обувью, так и раньше все решало качество сбруи. Я несколько раз пояснила, что хочу сбрую качественную, но без украшений. Но очень качественную.

Все же приближение ХХ века ощущается, и теперь готовая одежда уже почти полностью соответствует ожиданиям разных классов общества, так что мне подобрали и сапоги для верховой езды, и бриджи, и амазонку и даже шляпку с траурной вуалеткой. Это оказалось очень красивое хобби — верховая езда. Но во дворе своего-то дома я решила учиться без юбки, в бриджах и мужском вязаном свитере. Кухарка поджимала губы, видя этакий срам, Мефодий же быстро перестал смущаться и пару недель спустя мы предприняли первый выезд в парк. О чем я думала раньше? Зачем мне автомобиль, если есть лошадь?

Оно, конечно, в гости на ней не проедешь, да и вообще тут в основном в пролетках катаются, но эти ощущения стоят неприятного запаха и отбитых частей тела. Катались мы на рассвете, пока особого наплыва публики не было, помимо сосредоточенных комплектов мужчин, беседующих о серьезных вопросах. Лазорку они изредка окидывали критичным взором, но уже с большим уважением смотрели на нас после калькуляции затрат. На сбрую бедного животного я нацепила черные ленточки, так что меня не особо одолевали общением.

Дело шло к новому году. Моему четвертому году здесь. Не будь этой чехарды со временем — у меня случится юбилей. Тридцать лет. (И двадцать четыре по местным документам. Повезло, что разница такая незаметная, а генетика у меня хорошая). С точки зрения психологии пора бы подвести итоги. В родном времени к этому моменту у большинства людей есть карьера, ипотека, дети или их плотное проектирование. Здесь же я обошлась без ипотеки, неплохо проехалась на единственном пока доступном женщине социальном лифте, а вот с детьми… Откровенно говоря пока у меня не возникло такого прямо страстного желания нянчиться с малышами, да и раньше-то тоже я к ним особенно не рвалась. А роды здесь вообще окажутся лотереей. Но если по ту сторону миллениума рожают первенцев и в сорок, то можно пока не пороть горячку в этом вопросе.

А пока я заказала себе новые платья — лиловое, сливовое, темно-синее, шоколадное и темно-зеленое. С черными кружевными чехлами, само собой, но после года в черном крепе — радуга цветов. Заодно прикупила рождественские подарки родственникам и близким. Решила, что хорошо бы навестить всех в Святки. Всех — это громко сказано — два дома в двух городах. Поэтому заранее купила билет в Москву и оповестила о своих планах свекра. Тот настоятельно приглашал погостить недельку-другую, но я всерьез намеревалась успеть все сразу. Оптимистка!

Курьерский поезд прибыл по расписанию, без пяти девять утра. Морозный воздух на несколько секунд прервал дыхание, но тут же обрушился гомоном встречающих, служащих Императорской железной дороги, рестораторов, прочей публики. Я как-то уверилась в том, что приглашение родственника предполагает встречу, поэтому долго прождала на пустеющем перроне, прежде чем согласилась на уже почти безнадежное приставание носильщика. Извозчик с сомнением оглядел меня после озвучивания адреса на Басманной улице, но отвез. Новое матине оказалось не таким уж и теплым, или просто морозы в Москве зарядили сильнее обычного, но я окоченела, пока добралась до дома губернатора столицы. Там меня встретили по одежке, настороженно, но после того, как я подала свою визитную карточку, челядь забегала сильнее прежнего — оказалось, что лакей, отправленный к поезду, перепутал вагоны и теперь гнев сурового губернатора каждый перекидывал на другого. Наконец мои пожитки уволокли в глубины дома, а саму проводили в зал ожидания, где толпилось множество чиновников самого разного ранга, сияющих наградами и лопающихся от собственного пафоса. Лишь один скромного вида клерк с большой коробкой в руках догадался уступить мне место на диванчике и помочь раздеться.