Юлия Алева - Пепел и роса

— Я хочу предложить Вам, Алексей Трифонович, стать моим… — драматическая пауза, как раз чтобы поперхнулся. — кумом.

Когда он откашлялся, выпил воды и слезящимися глазками уставился на меня, продолжила.

— Евдокия, помните же ее, разрешилась от бремени, родила девочку. И мы ее окрестим сегодня же — Мефодий как раз за батюшкой отправился. А то дитя так слабо…

И вот попробуй теперь вывернись.

Он даже не стал пытаться. Все же даже дефективная графиня в кумах — это не у каждого мажордома случается.

Прибывший священник оказался на диво обаятельным и каким-то светлым человеком. Он мигом оценил ситуацию, ласково поговорил с Евдокией, торжественно провел ритуал крещения — мне пришлось ущипнуть Лугова, чтобы тот лицо сделал попроще, когда увидел особенности ребенка.

— Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес, и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Егоже Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящаго, Иже со Отцем и Сыном споклоняема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь. — рокочущий голос священника наполняет нашу комнату неопределенного назначения.

— Аминь. — повторяем мы.

Где-то в своей каморке молятся Красноперовы. И их молитва так же доходит до Господа, а свет ее делает жизнь малышки хоть чуть-чуть, но радостнее.

Я не знаю, почем тут нынче крещения, но вряд ли вкладего, утешившего мать, меньше, чем у врача, принявшего Марфу.

По случаю такой радости мы накрываем большой стол, лакомимся ресторанными припасами, немного грешим и распечатываем черничную наливку, которую как раз для взятки Лугову и берегли.

— А что девица Ваша на крестинах не была? — в какой-то момент спрашивает разомлевший мажордом.

Девица замерла.

— Смущается посторонних. Вы для нее — как генерал для солдата.

Умиротворенный Лугов покинул наш дом в самом благостном настроении, успев насплетничать о чудовищном злодеянии в аристократическом квартале.

— Вот представьте только, Ксения Александровна, только Вы уехали, а за усадьбой труп нашли. Полиция приезжала, да. Поговорили с Их Сиятельством, опросили всю прислугу и уехали восвояси… нет, незнакомый труп. Никто его не опознал, чужой какой-то.

— Неужели разбойники? — ужаснулась я. — Сохрани Господь! В таком приличном месте и средь бела дня жизни лишают. А я ведь там сколько жила — двери-то не всегда закрывали….

— И не говорите, Ксения Александровна! — он весь ушел в мысли об опасности проникновения врага на вверенную территорию.

— Теперь и окна, и двери надо будет укрепить от греха. — посоветовала я. — У меня как раз мастер такой имеется. — и сплавила кума восвояси.

— Что сидим, как на поминках? — спросила я у прислуги, в молчании нависших над тарелками. — Человек родился, между прочим, душа Божья. Устя, неси завтрашнюю еду, отмечать будем.

Устя тоже не особо видела повод для радости, но к моим сумасбродствам уже привыкла и воспринимала их стоически. За почти два месяца брат и сестра отъелись, отоспались и выглядели как раскрашенные картинки, по сравнению со своими бледными первоначальными образами. В стабильной и размеренной жизни Демьян начал чаще смотреть на окружающих, меньше сутулился. О чем думала Устинья, мне неизвестно, но точно не страдала, а порой я заставала улыбку на ее лице — истинную, а не дежурную.

Евдокия пока не могла сидеть, но я уговорила ее постоять с новорожденной рядом. Мы чокались морсом, произносили тосты и старательно делали вид, что все, как на обычных крестинах. К второму кругу поздравлений я созрела до очевидного, но ранее незаметного из-за суеты решения.

— Евдокия, я не думаю, что тебе стоит ехать в деревню. Оставайся тут вместе с Марфой. Комнаты вам обеим хватит, зарплату я повышу. Марфа подрастет, Бог даст смышлёная будет, выучим ее ремеслу какому-нибудь сидячему — кружева плести или вышивать бисером. Так и она сама, если что, не пропадет. А отдавать ее куда — это же, сама понимаешь, погубишь.

Воцарилась тишина, и я поняла, что все смотрят на нас обеих. Ну на меня — будто я отрастила вторую голову, а на Евдокию — как на участницу чего-то изумительного, что больше ни с кем уже не произойдет.

Евдокия подняла глаза от пестрого кулька — она скопила несколько дюжин лоскутов, из которых нашила очень креативных пеленок.

— О-оставить ее тут? — заикаясь переспросила и начала оседать.

Демьян успел подхватить ребенка, Мефодий — мать, перенесли их в каморку, мы с Устей осмотрели роженицу — кровотечения нет.

— Сомлела. — уверенно заявила горничная. — Вы, барыня, когда нас с Дёмушкой к себе позвали, я тоже чуть не сомлела. Молила тогда Господа о чуде, а тут Вы… Вот и Дуня… Глядите, околёмывается…

Евдокия осмотрелась и не найдя Марфы испуганно посмотрела на меня.

— Сейчас Демьян принесет. — улыбнулась я. Раз ищет, значит приняла.

Но Устю на ночь оставила с семьей.

Наверх доползла за полночь и рухнула в постель. Когда только Устя успела ее расстелить, подумала я, проваливаясь в глубокий сон.

Утром нашла себя уставшей как ломовая лошадь после двойной смены, зато хоть платье в ночи расстегнула. Только вот сложено оно как-то… Видела я на днях такую укладку…

— Федор Андреевич? — тихо окликнула я.

Нет ответа и было бы странно, что он сидит рядом, но это так удивительно… Устя неотлучно была при мне с самых крестин. Лунатизмом я точно не страдаю, значит платье само собой не снялось. А эта странная манера аккуратно сворачивать корсаж присуща только одному моему знакомцу.

Бардак в доме творится, если посторонний человек шастает тут, как у себя в комоде. И ладно, если это Фохт, а мало ли кому еще придет в голову меня навестить. Может и вправду собаку завести?

Новый день принес новый букет — на этот раз с преобладанием жасмина и камелий. Жаль, мужчинам цветы не дарят, а то кактус был бы в самый раз. И желательно с доставкой ночью в постель.

Евдокия рвалась к плите, но ее осаживали четыре человека, а пятый требовательно напоминал о других обязанностях. Вот тут-то Евдокия по-настоящему оценила водопровод и душ, который вначале считала баловством. Я несколько раз настрого велела ей купать дочку при каждой смене пеленок и теперь она сама удивлялась тому, что нет опрелостей, привычных ее деревенским братьям и сестрам.