Александр Конторович - Сборник Черные бушлаты. 8 книг

— Значит, так… — адмирал сделал какую-то пометку в своем блокноте. — Вы стопроцентно уверены в том, что тот человек, с которым вы сегодня разговаривали, — Харон?

— Процентов на восемьдесят, экселенц!

— Почему не на сто?

— Но, собственно, Харона так никто и никогда достоверно не опознал! Все наши предположения базируются в основном на косвенных уликах.

— Знаете, Эрвин… Мне вот как-то сейчас стало неуютно. На секунду попробуйте представить себе, какого уровня люди сейчас сидят там — у русских! Если даже один из них, находящийся у нас в плену, между прочим, способен всего несколькими словами озадачить меня! Это немногим удавалось до сих пор…

— Простите, экселенц, но что такого он сказал? Да, майор торгуется. И это вполне естественно в его положении!

— Торгуется? Недвусмысленно заявив, что против своих он работать не станет? Это очень похоже на торг?

— Тем не менее на контакт он пошел!

— Куда б он делся-то… Вопрос в другом — я не ощущаю нашей главенствующей роли в этом разговоре! Не вы ведете партию, Эрвин! При всем моем к вам уважении — где-то он вас уже переиграл…

— Но где же, экселенц?

— Пока не пойму… три головы… Кого он имел в виду?

— Возможно, что это просто словесный оборот?

— Не думаю… я прослушал запись вашего разговора…

Вот тебе и здрасьте! Так нас писали?!

Адмирал кивнул, словно отвечая на невысказанный вопрос.

— Да, мой друг. Ваша беседа записывалась. Я должен был все услышать своими ушами. Не оттого, что не доверяю вам, совсем нет… Просто некоторые нюансы разговора, даже и в записи стенографистки, безвозвратно исчезают, будучи положены на бумагу. Интонации, паузы… все это — гораздо более значимо, чем это многие думают. Иногда важно не то, что сказал ваш собеседник, а то, как сказал. Или промолчал…

Полковник пожал плечами — лично он ничего такого не заметил.

— Не согласны со мной?

— Я не заметил какого-то особенного подтекста в его словах. Кроме… разве что последняя его фраза?

— Три головы?

— Да.

— Вот-вот! — Канарис отбросил карандаш. — Ладно… Еще раз. Принципиальных возражений против нашего возможного сотрудничества у него, как я понимаю, нет?

— Нет, экселенц.

— Вопрос стоит лишь в его форме. Хорошо! Что мы вообще знаем про нашего оппонента?

— Кадровый сотрудник разведки Российской империи. Предположительно — с начала Великой войны.

— Почти тридцать лет… Это серьезно.

— Основное направление деятельности — обеспечение работы агентов русской разведки. Их финансирование…

— Понятно теперь, отчего он не нуждается в деньгах…

— Защита и эвакуация в случае необходимости. На этой почве Харон неоднократно имел стычки с сотрудниками разведок Великобритании и Польши. За его голову объявлена награда. По крайней мере, дважды уже было объявлено о его смерти.

— Но он до сир пор жив… Стоп! Эрвин, вы говорили — Польша? И англичане?

— Он очень сильно их не любит.

— И неудивительно! Кто их вообще любит-то? Используют — многие. Сотрудничают… но не более того.

— У Харона с ними — почти война! С многочисленными жертвами с той стороны.

— И у нас — только объявленная официально. А общий враг… он как-то сближает… Эрвин! Вот он — ключ! Харон ненавидит англичан и поляков? Прекрасно — мы их тоже не любим. Вот об этом можно и поговорить…

Тем временем где-то далеко в лесу…

А сегодня утром меня навестила целая компания — помимо моего врача присутствовал тот самый очкастый и еще два каких-то деятеля в белых халатах. Глядя на них, я что-то сильно усомнился в том, что оба этих типа имеют какое-нибудь отношение к медицине. Судя по их мордам, они скорее представляли собою прямо противоположные профессии. Впрочем, в разговоре никто из них участия не принимал, молча стояли около кровати, внимательно меня разглядывая.

А собственно разговор происходил между очкастым и моим доктором.

— То есть, вы считаете, что пациент пошел на поправку? — скептически оглядывает меня очкастый.

— Да — и очень быстрыми шагами! Последствия контузии практически не видны.

Очкастый начинает листать мою карту, и между обоими докторами завязывается какой-то шаманский разговор. Сказать, что я слабо его понимаю — это сильно погрешить против истины. Я не понимаю практически ничего! Нет, слова-то разбираю, только вот смысла не улавливаю ни малейшего. Какая-то сплошная медицинская абракадабра!

Но шаманство заканчивается, и очкастый вместе со своей свитой покидает палату. Договорились?

Или нет?

А Бог весть…

Но мой доктор чем-то ощутимо озадачен. Взволнованно ходит по комнате и что-то бормочет себе под нос.

Эк его…

Наконец, на что-то решившись, он подходит к двери и выглядывает в коридор. Окликает медсестру и куда-то ее посылает. Проследив за нею взглядом, закрывает дверь и возвращается назад. Пододвигает стул и усаживается рядом с кроватью.

— Подполковник, вы меня хорошо понимаете? — произносит он… по-русски!

Так!

Начинается рассказ от Ивановых проказ…

Похоже, что кое у кого лопнуло терпение!

— Понимаю.

— Я достаточно хорошо говорю на вашем языке?

— Во-первых, достаточно хорошо. А во-вторых, — с чего вы взяли, что это мой родной язык?

— Давайте не будем сейчас играть в сыщика и вора. Примите как данное — я знаю, кто вы такой!

Да? Надо же… я и сам-то не все еще…

— Хорошо, принимается, — отвечаю ему.

— Так вот — чтобы было понятно сразу! Это — немецкий госпиталь для раненых офицеров! Вы в тылу у немецкой армии — более чем в ста пятидесяти километрах от линии фронта. Ясно?

— Вполне. А как я сюда попал?

— Вас привезли сюда без сознания. В изодранной одежде. Солдат, которые подобрали оглушенного разрывом человека, смутила безупречная немецкая речь.

— И что же я им такого наболтал?

— Многое… рядом с вами долгое время находился сотрудник ГФП, прислушивался к тому, что вы иногда говорили. Надо полагать, это было что-то интересное, раз он иногда не пускал сюда даже врачей!

— Хм…

А ведь похоже… ГФП? Тоже может быть. Надо думать, мои рассказы без последствий не останутся… там столько всего услышать можно…

— У него возникли сильные сомнения в том, кто вы такой.

— А по-русски меня кто спрашивал?

— Это уже я. Мне знаком этот язык, я чех…

Понятно, отчего врач говорит по-немецки с некоторым акцентом. И отношение к нему всех остальных медиков теперь тоже становится более понятным — он не немец! Да, врач — но не немец, не высшая раса.

— И чего теперь мне следует ожидать?

— В самое ближайшее время — визита ГФП. Думаю, что у вас осталось не так уж и много времени. День… может быть, два или три… Вы же не немецкий офицер, и я тоже больше не могу вас прикрывать… Пока пациент лежит без сознания и ничего не видит, еще как-то можно тянуть время, но сейчас…