Борис Сапожников - Наука побеждать. Авантюра.

- Я - гроссмейстер паладинов, - ответил он на это, - и меня готовили к подобному с самого вступления в орден. Когда на землю Испании придёт такая беда, с которой не справиться без крайних средств, проклятый меч Зигфрида вынут из алтаря и вручат достойному. В этот раз совет гроссмейстеров и магистр выбрали меня.

- А отчего не самого магистра ордена? - удивился я.- Уж кто достойней прочих.

- Верно, - согласился лорд Томазо и совершенно спокойно продолжил, - но магистр не может быть избран для этой доли. Как только опасность пройдёт, меч вновь будет запечатан, а носившего его паладина казнят, чтобы он не осквернял свою душу грехом самоубийства или, хуже того, не сошёл бы с ума, опьянённый кровью, и не начал убивать направо и налево, не щадя ни своих, ни чужих.

- Вот оно как, - протянул я, поглядев на паладина, мирно покачивающегося в седле, звеня доспехами. Вот едет он рядом со мной, живой человек, но на самом деле он - покойник. Закончит своё дело, если, конечно, жив останется, а потом его свои же братья и убьют. - Интересные обычаи у вас, паладинов.

- Других быть не может, - покачал головой лорд Томазо. - Этот меч слишком опасен, чтобы сохранять его на свободе. И человека он поражает настолько глубоко, изъязвляя самую душу его, даже столь крепкую в вере, как моя, что оставлять его в живых тоже нельзя. Проносивший Грам достаточно долго, становится безумцем, и даже если он не станет бросаться на всех, то начнёт изыскивать способы добыть меч себе. Наиболее известные из таких Эль-Сид Кампеадор, сделавший войну смыслом жизни, или Эрнан Кортес, выкравший меч и бежавший с ним в Новый Свет. С тех пор, у всех кто идёт с Грамом в бой руки всегда по локоть в крови. Это не просто фигуральное выражение. Кровь начинает просачиваться сквозь поры кожи, въедаясь в одежду, смыть её потом очень сложно. И что самое странное, это вроде бы и не кровь того, кто носит меч, потому что сам он не теряет ни капли.

- А чья же? - удивился я.

- Точно никто не может сказать, - пожал плечами гроссмейстер, - однако некоторые учёные богословы предполагают, что это кровь всех тех, кто был убит этим мечом.

- Но откуда она берётся тогда?

- О, сын мой, - усмехнулся лорд Томазо, - вот на этот вопрос ответ ищут уже больше двух сотен лет. И пока не нашли.

За такими разговорами мы добрались до эфемерной границы контролируемой паладинами территории. Об этом мне и сообщил лорд Томазо.

- Пора прощаться нам, - сказал он мне. - Удачи тебе не желаю, ты - наш враг, как бы то ни было. И мы вполне можем встретиться в битве, тогда пощады не жди. AdiСs.

- От меня можешь ждать того же, - кивнул я, пожимая протянутую руку паладина, пальцы её были испятнаны въевшейся кровью. - Прощай, - сказал я ему по-русски.

Лорд Томазо развернул коня и вместе с остальными паладинами умчался куда-то на юго-запад.

- Прошу прощения, - обратился ко мне старший унтер Ковалёв, - а о чём вы разговаривали с этим рыцарем?

- С лордом Томазо? - зачем-то переспросил я. - О старых приключениях моих. О полке моём, что погиб в Уэльве, о проклятом мече, истекающем кровью. В общем, ни о чём. Прибавить шагу, - скомандовал я, оторвавшись от воспоминаний, - надо спешить. И не расслабляться, паладины нас больше не прикрывают, а засаду герильясы вполне могут устроить.

Не успел я со стрелками вернуться в расположение полка, остановившегося на отдых до вечера, как меня тут же нашёл Ахромеев. Он всё ещё был бледен, сказывались полученные и скверно залеченные ранения, однако держался хорошо. Я ожидал, что при нём окажется мой бывший офицер прапорщик Фрезэр, но нет, Ахромеев был один.

- Тому, что ты попал в очередную историю, я уже не удивляюсь. - Похоже, он перенял привычку своего начальника, графа Черкасова, начинать разговор без приветствий. - Равно как и тому, что выбрался из неё без потерь.

Интересно, про что он? Про встречу с британскими стрелками или паладинами? Скорее, про вторую встречу, в конце концов, кому интересна банальная перестрелка в полупустом городишке, а вот паладинов встретишь далеко не каждый день.

- Но я пришёл не поэтому, - продолжил он. - Ты, наверное, заметил, что в армии настроения падают день ото дня. Заметил. Не мог не заметить.

- И? - подтолкнул его я.

- Нам с Фрезэром удалось выяснить источник этих настроений, - ответил Ахромеев. - Это штабс-капитан Рыбаков, пройдоха и сукин сын. Он был должен всему своему полку, но неожиданно оказался при деньгах. Это было как раз перед нашим походом в Испанию.

- Куплен британцами, - резюмировал я, для того, чтобы прийти к такому выводу не надо быть чиновником тайной канцелярии. - Но я-то тебе зачем?

- Во-первых: из-за твоей феноменальной удачливости, - честно ответил Ахромеев, - которую ты подверг сегодня серьёзной проверке. Это надо же нарваться на паладинов, о которых тут легенды ходят, и встретить своего старого знакомца. Да ещё и имеющего серьёзный вес среди них. А во-вторых: в этом деле мне нужен человек, которому я могу доверять полностью.

- И я такой человек? - удивился я. - После Парижа, когда вы готовы были пустить мне пулю в спину?

- И после Парижа, - согласился Ахромеев, - после нашей дороги в Шербур, после нашего совместного приключения в Восточной Пруссии. К тому же, ты не из таких офицеров, кто может предать.

- Да? - протянул я. - Вот оно как, - повторил я фразу, сказанную часом ранее гроссмейстеру паладинов. - Не поделитесь, почему ты пришёл к такому выводу?

- Очень просто, - усмехнулся майор, действительный статский советник. - Ты проявлял просто чудеса героизма над Трафальгаром и под Труа, в битве и при осаде, шпионы так себя не ведут. Они себя берегут, им денежки, врагом плаченые, душу греют. Боятся они с ними расстаться, да ещё и таким образом. К тому же, ты, Суворов, в средствах не стеснён, скорее даже наоборот, можно сказать, почти богат. Не Крез, конечно, и даже не Ротшильд, однако позволяешь себе разъезжать по Парижу на фиакрах, не считаясь с тратами и не споря с возницами и покупаешь своим солдатам штуцера из трофеев, не моргнув глазом. Они, кстати, тебе в изрядную сумму обошлись, не так ли? - Отвечать я не посчитал нужным, и Ахромеев продолжил. - А ведь подловить человека, когда он изрядно задолжал, и использовать его, любимая уловка вражеских агентов. Думаю, ты не станешь спорить, если я скажу, что офицеры умеют делать долги лучше всех остальных подданных нашего Государя Императора.

Спорить с этим было глупо, я и не стал.

- И вообще, - сказал Ахромеев, - ты человек такой, что сразу видно, не шпион. На лице написано, можно сказать. Видел бы ты того штабс-капитана. Смотреть, честно скажу, не на что. И главное, как он слухи и сплетни сеет, ты бы знал. - Ахромеев даже скривился, будто и говорить об этом продажном офицере ему было неприятно, как о мерзости какой, вроде слизня или мокрицы. - Заделался этаким либералом. С младшими офицерами запанибрата держится, в том духе, мол, все из прапорщиков-подпоручиков вышли, так отчего же возноситься так. Вот в разговорах с ними он и болтает чёрт знает что. А от него этот трёп вниз уходит. Через портупей-прапорщиков к фельдфебелям, дальше унтерам - и от них солдатам. Просто и эффективно, в духе британской разведки. В этом вопросе можешь мне верить, я с всякими шпионами дело имел, даже шведов ловил в девятом году. Правда, тогда они, оказывается, с мирным предложением в Петербург пробирались. А я их поймал и тем продлил войну ещё на несколько месяцев. Вот такой курьёз, можно сказать.