Андрей Гончаров - Бунтарь ее величества

Получив такое послание, Екатерина пришла в сильное волнение – настолько сильное, что отменила обычную прогулку и даже свидание со своим новым фаворитом Васильчиковым. «Вот оно, чего я всегда боялась, – размышляла императрица, расхаживая по своему кабинету. – Заговор, несомненный заговор! Этот самый Матвей Козлов явился не сам по себе – он, разумеется, послан кем-то из придворных. В свете этого сообщения совсем по-другому выглядит недавняя смерть там, на Яике, прежнего командующего войском, моего верного Бибикова. Что, если тут была не холера? Это надо проверить… Но кто же плетет против меня интригу? И кого еще он пытался склонить на свою сторону? Что, если заговор существует уже давно? Что, если кто-то из моих полководцев получал такие же предложения – и поддался на щедрые посулы? Разве такого не может быть? Может! Хотя я весьма щедро награждаю моих военных, осыпаю их милостями, все равно человек всегда желает большего, так уж он устроен. Что же мне в таком случае делать? На кого опереться? Разумеется, я всегда могу рассчитывать на Гришу Потемкина – он отличается истинной верностью. А еще? Могу ли я так же рассчитывать на фельдмаршала Румянцева? На Салтыкова? На братьев Паниных? Ах, не знаю, ничего не знаю! Да, вот еще кто, пожалуй, не предаст – этот забавный маленький генерал Суворов. Рассказывают, что он наполовину безумен, катается голым по траве и кричит петухом. Но он лишен властолюбия и кажется истинно преданным, как и Потемкин. Да, сделаю так: пошлю Суворова на Яик, на усмирение казаков. А Григорию прикажу покинуть свою Малороссию и вернуться в Петербург. Пусть будет здесь, под рукой. Да, и еще надо написать Михельсону, чтобы получше стерег этого самого Матвея Козлова. И послать туда кого-то для проведения следствия – хотя бы Шешковского. Так и сделаю».

И она, вызвав секретарей, стала отдавать нужные распоряжения. Так Суворов получил внезапное предписание бросить войну с турками и ехать в степи Яика. Потемкин получил чрезвычайно любезное письмо самой императрицы с просьбой прибыть в Петербург. Отказать он не мог и немедленно отправился в путь, в столицу. А глава Тайной экспедиции Степан Шешковский, напротив, покинул столицу и, захватив с собой нескольких помощников, отправился на Яик, чтобы допросить там майора Козлова.

Прибыв в далекий Белозерск, где содержался арестованный Козлов, мастер сыскного дела Шешковский вначале учинил злодею первый, беглый допрос – с целью установить его личность, составить о нем общее представление и наметить план дальнейших допросов.

На вопросы об имени и звании арестованный ответил и в намерении склонить генерала Михельсона к измене императрице тоже признался. А вот на вопросы о своих единомышленниках не отвечал. Между тем было совершенно ясно, что такие единомышленники имеются. Иначе как мог никому не известный майор обещать генералу Михельсону высокие чины и должности? Как мог надеяться на перемену власти в стране? И какую именно перемену власти он имел в виду? Кстати, на этот вопрос арестованный также не хотел отвечать.

В общем, в Козлове глава Тайной экспедиции встретил человека весьма упорного. «Да, с ним придется повозиться, – заключил Шешковский, разглядывая арестованного. – Скорее всего, придется прибегнуть к пытке. А вот мы ему сейчас о том скажем: интересно, как он встретит сие известие?»

И Степан Иванович, долго не думая, заявил подозрительному майору:

– Ты, голубчик, верно, думаешь, что я здесь с тобой нянчиться буду? Что я, следуя указу великой императрицы о расширении прав дворянства и неприменении к лицам дворянского звания телесных наказаний, оному наказанию тебя не подвергну? А вот и ошибаешься! Насчет сего пункта имеется разъяснение, что к преступникам он неприменим. Так что я могу пороть тебя, сколько вздумается. И пороть, и кнутом бить, и железом каленым мучить. И раз ты такое запирательство учиняешь, то я к сему средству должен прибегнуть. Ничего не поделаешь – ты сам своим упрямством меня к тому вынуждаешь. Так что знай: завтра будем подвергать тебя пытке. Если не одумаешься, конечно.

После чего вызвал конвой и велел вести арестованного назад в сарай, где он содержался, и стеречь его там строго. А сам позвал своих помощников и стал с ними совещаться, как устроить в отведенной ему для допросов избе разные пыточные приспособления. Надо было решить, можно ли использовать обычную печь и надо ли вбивать в стену специальные крюки, дабы растянуть на них пытаемого.

Однако допрашивать арестованного под пыткой Шешковскому не пришлось, поскольку он не дошел до сарая, выполнявшего роль темницы. Едва выйдя на улицу, майор Козлов внезапно набросился на одного из своих конвоиров и вырвал у него ружье. Этому не помешало даже то обстоятельство, что арестованный был закован в ручные кандалы. Завладев ружьем, майор заколол штыком незадачливого солдата, после чего попытался таким же манером заколоть и второго. Однако солдат не дался, а, напротив, постарался отнять у задержанного оружие, а также звать себе подмогу. Тут же с разных сторон на крики стали сбегаться еще солдаты. Видя это, майор попытался вначале застрелиться. Но в этом он не преуспел – ружье было слишком длинным и для собственного умервщления не годилось. Тогда Козлов упер ружье прикладом в землю, примерился – и бросился грудью на штык. Как назло, расчет арестованного оказался точен, штык вошел прямо в сердце, и злодей умер тут же, на месте, унеся на тот свет тайну тех, кто послал его к Михельсону.

В мае – июне 1774 года пожар казацкого мятежа на Урале запылал с новой силой, будто в него дров каких подбросили. В течение мая пугачевцы взяли несколько крепостей. Значительно усилила их войско башкирская конница, которую привел Салават Юлаев. И хотя генерал Михельсон в начале июня настиг мятежников и навязал им сражение, достичь успеха он не смог: силы оказались равны.

Восставшие взяли Воткинский и Ижевский заводы, а в начале июля произошло, казалось бы, немыслимое: армия мятежников ворвалась в Казань. Захватив тюрьму, казаки освободили из камер 415 колодников. В их числе были жена Пугачева Софья и его дети – Аграфена, Христина и Трофим, а также митрополит Филарет – власти считали, что именно он внушил Пугачеву мысль назваться именем Петра Федоровича.

В то время как на Яике и Волге полыхало казацкое восстание, на Днестре продолжались сражения с турками, а тут еще Швеция решила объявить войну России с целью вернуть утраченные в Ливонии и Финляндии земли. Момент был сложный: у государства могло не хватить сил для борьбы сразу на три фронта.

И как раз в это время по Петербургу поползли слухи о том, что государыня якобы больна – настолько больна, что даже отменила ряд свиданий со своим фаворитом Васильчиковым, и тем более не может присутствовать в Сенате и управлять государственными делами. Слухи эти опровергались, государыня специально отложила свой отъезд в Царское Село (куда двор обычно выезжал в начале лета) и появилась в Сенате и коммерц-коллегии. Однако на другой день пополз другой слух: мол, на публике появляется вовсе не Екатерина, а ее двойник, а сама императрица настолько плоха, что ее смерти можно ожидать буквально каждый день.