Влад Савин - Красный тайфун (СИ)

Договаривал бы — «если только заказчик, не другой член клуба». СССР решил среди «бильдербержцев» смуту посеять, если они решат, что кто‑то из них ссучился и решил стать равнее прочих? Вот только какой уровень дымовой завесы должен быть? Хорошо хоть что мне при таком раскладе не грозит ни пуля снайпера, ни бомба в автомобиле — акулам капитализма я буду нужен живым, как свидетель. Ну а после — труп, и все стрелки на него… или еще на кого‑то успеют перекинуть? Остается лишь поверить, что Юрка слово сдержит, все ж не было за ним гнили — и труп в конце будет не мой. И какая стерва весь этот план придумала, как у Сунь — Цзы, использовать выгоднее чем уничтожить? Наверное, вот эта, что справа от меня сидит!.

— Прости, Валь, но ничего личного — сказала Лазарева — ну не написать в отчете, «поговорили, простили и отпустили — потому что хороший человек». Только под вербовку, оперативный интерес — или никак. Вопросы?

— Только один: мое возвращение предусмотрено? — говорю я — сентиментален я, хочется напоследок под родные березки лечь.

— Твой бронзовый бюст в Москве так и стоит — сказал Брюс — как положено Дважды Герою. Вот только датой смерти выбито, год пятьдесят восьмой, когда ты ушел. Но вполне может еще вернуться домой Валентин Кунцевич, на покое рассказывать детишкам в школе, как воевал, а про последующее, намекать, что был на нелегальной работе. Вот только мемуаров писать тебе очень не советую. Еще вопросы?

Я пожал плечами — вроде, все ясно. Теоретически, могу я броситься к америкосам, в обмен на информацию о будущем, о мире «Рассвета», простят мне и члена Бильдербергского клуба, и пяток столпов общества, и голов тридцать всяких там мафиози — простят, может быть! И сидеть мне под неусыпным контролем — нет уж, спасибо. Да и не настолько я сволочь, чтобы своих предавать. Но значит, и это они просчитали? И наград не лишили — одна Звезда за уран для советского «манхеттена», вторая, когда Гитлера живьем притащили — но выходит, все же не считали меня предателем бесповоротно?

— Пока — сказала Лазарева — эх, Валя! И чего тебе не хватало?

Она опустила вуаль, поднялась, подобрала полы плаща, и стала пробираться между рядов. Любопытно, эта мода на летящие накидки — паруса не намеренно ли поддерживается, чтобы «стерв» среди толпы нельзя было узнать? Что‑то слишком часто в советских фильмах этой реальности, положительные героини — в таких плащах и пальто! А удобно — фигуру скрывает не хуже, чем в «Белом солнце пустыни», и руки видно плохо, и от лица внимание отвлекает большим ярким пятном, запоминается «женщина в алой, желтой, синей накидке», а сбросить ее можно мгновенно, и затеряться в толпе… да и реальные (не киношные) ниндзи в жизни носили свободные балахоны, а не обтягивающие черные комбезы. Смотрю, как Лазарева по проходу поднимается, к правительственной трибуне, почти бежит, не обернулась ни разу, как на свидание спешит, шляпу придерживая — ветер наверху, и чем выше, тем сильней, плащ надул, треплет, вот стянет сейчас и унесет в небо как когда‑то на Ленинских горах… а фигурка у нашей Анечки осталась как в двадцать лет стройной, и все та же привычка к платьям с узкой талией и юбкой — парашютом — наверное, и сейчас у Смоленцева тренируется, как тринадцать лет назад? Ну вот, скрылась в ВИП — секторе — наверное, ждет ее там наш отец — адмирал, сиречь Адмирал Флота Лазарев Михаил Петрович — вот любопытно, что она ему сказала, «дорогой, я тут сбегаю, с дезертиром и предателем поговорю, это ненадолго»? Завидую белой завистью — такую женщину себе нашел, неужели она и сейчас наедине перед ним расстилается, «мой Адмирал, мой повелитель»? Знаю, что Владислав, сын первый, уже капитан третьего ранга, в двадцать шесть лет, ну флот у нас в отличие от армии всегда на переднем крае, и в мирное время. Второй сын, Илья, в Бауманке отучился, а вот дочка Ольга уже «стервочкины» замашки проявляет, неужели по стопам мамы пойдет? Опасное это дело — знаю, что покушались на нашу «адмиральшу» уже дважды, один раз до госпиталя, едва ли не до реанимации дошло! Хотя видел, как за ней двое шли — парень спортивного вида, и черноволосая девушка в синей накидке — наверное, ее персональная охрана, раз Смоленцев не беспокоится. Что ж — многие лета ей, искренне желаю. И счастья со своим Адмиралом.

И что ей стоило меня с какой‑нибудь своей подругой познакомить — чтоб была такой же как она? Не только внешне.

— Ну, прощевай, Валя! — сказал Брюс — или все же, до встречи? Ты классика помни — «единица ноль, а если в команду собрались малые..». Или мы вместе еще таких дел наворотим, или… Тебе решать!

Ткнул меня на прощанье кулаком в плечо — и исчез. А ведь если я после в машину не сяду, а просто уйду, меня даже не арестуют! Чтобы никак нельзя было связать СССР с убийством в Женеве. Вот только живой я уже ни в какие планы не впишусь — и это я знаю, что никогда не предам тайну «Рассвета», а вот Юрка и Анна, не говоря уже о тех, кто повыше, в этом никак не могут быть уверены. И будет значит, мой труп где‑то в Европе, и наши еще и с того политическую выгоду получат, «за помощь в уничтожении опасного преступника»? Свобода, она конечно хорошо, когда ты можешь, что заблагорассудится — но ведь также могут и тебя!

А из репродуктора песня звучит, вместо марша:

Каждый выбирает по себе — женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить, или пророку — каждый выбирает по себе.

И ведь что интересно, автор этих стихов, Юрий Левитанский, тоже в «спецназе» начинал: ОМСБОН, первый набор, еще с Подмосковья. А закончил войну в Маньчжурии. Намеренно поставили, под завершение разговора? Или уже у меня паранойя развивается успешно?

А, к чертям все! Пусть пока весь мир подождет. Сегодня первый тайм Стрельцов отыграет за СССР, а второй — за сборную мира. И говорят, минут на 5–10 на поле даже Яшин выйдет. И Блохин тоже где‑то здесь. В общем — обо всем остальном я подумаю часика через полтора.