Виктор Храмов - Сегодня - позавчера 4

Был ещё один, что стал кричать и стрелять - в спины идущих сдаваться в плен. Его завалили свои же. Застрелил его солдат румынской армии и пошёл дальше. Не к нашему "пункту приёма пленных", а туда, к пепелищу села.

Солнце было высоко, мороз потихоньку крепчал, снег почти перестал. И вот в это время на дороге поднялась паника. Похоронная процессия румын превратилась в паническое бегство.

- А вот и наши! - кричу радостно. Я - правда, рад, - Лошадь, надо бы себя обозначить! Флаг красный - был бы идеальным.

Понятно - где его взять?

- Ищи белые тряпки! Те же портянки, полотенца! На палки, штыки наденем. Не хочется загнуться от дружеского огня! Пальнут из пушки с перепугу - потом разбираться будут.

А толпа пленных у нас уже - внушительная. Стоят в снегу на коленях, нога на ногу, руки за головой в замок пальцев. Я видел по телевизору. Не знаю насколько это оправданно, но связать их всех - просто нереально. А от дороги бежит целый девятый вал сдаваться. Оружие бросают кто где. И около мёртвого танка - уже гора винтовок и амуниции.

Лошадь тащит кавалерийскую пику. У меня - шок. Откуда? Была в горе сданного оружия. Времена лихих конных атак ещё не закончились, оказывается. Это я думал, что холодное оружие должно исчезнуть в век автоматического оружия, а вот румыны - не думают. Да, и наши. Наши "гусары", что воевали несколько дней бок о бок со штрафниками, также таскали свои шашки на боках. Не видел, чтобы применяли - воевали как пехота. До противника добирались с ветерком, спешивались и воевали пешими, но шашки таскали исправно на боку.

Вижу широкогрудые танки, что утюжили снежную целину в поднятой ими самими вьюге. Спешно привязываю белое полотнище с бурым пятном к пике лоскутами ткани, распущенными на полосы. Простынь это. Была. И кого-то на ней убили - пятно старой крови было немаленьким. Даже этим не побрезговали мародёры европейские. Вздохнул - и нам сгодилось.

Стал махать получившимся "японским" флагом над головой. Залез на башню, встал в полный рост. И опять забыл о пленных. Снять меня - как два пальца об асфальт! Обошлось.

Гулко, каким-то тупым-протяжно-звонким буханьем стрельнули танковые пушки. Характерно, так. Не спутаешь. Аж сердце подпрыгнуло - как я соскучился по этому звуку!

Два куста разрывов встали у дороги. Как стоп-сигнал - по эту сторону взрывов всякое движение - прекратилось. Вся масса людей - залегла. Там, дальше, за разрывами - ускорились, бросая оружие, амуницию, обоз.

Мать моя женщина! Какие красавцы! Это я любовался нашими танками, легендарными Т-34, что широкогрудыми кораблями летели над белым морем снега, качаясь на этих снежных волнах. В поднятой танками снежной пурге и не заметил, что танки облеплены заснеженными, как снеговики, людьми, что жались к броне.

Крайний, левый танк резко крутнулся на резко вставшей колом гусенице, полетел к нам. Я думал, при этом манёвре, люди с него посыплются, как брызги от собаки - удержались.

"Наши" пленные вскинули руки в небо. Я ещё рьянее закрутил флагом над головой.

Танк резко встал. Снег - полетел дальше, оседая на пленных, что шарахнулись от него, падали на отёкших от долгого стояния на коленях ногах, друг на друга. Башня с жужжанием покрутилась вправо-влево, обведя нас стволом 76-мм пушки, замерла в направлении танка румын. Посыпалась с брони пехота, отряхались, крутя корпусом, как уже упоминавшиеся собаки, не опуская оружия с нас. Круто! Зрелище, достойное руки Тарантино.

- Свои! - кричу, - Русские! Штрафная рота Н-ской дивизии М-ской армии. Донской фронт!

Стволы автоматов чуть дёрнулись, чуть опустились.

- Боец Кенобев! Штрафная рота. М-ская армия! Это наши пленные! - опять кричу.

Открываются, почему-то с грохотом, танковые люки. Оттуда - пар. Из пара - танкисты. Двое - как спрыгнули, сразу повалились на землю. И лежат, раскинув руки. Отдыхают? Так тяжело им пришлось?

А командир танка, в зимнем комбинезоне на меху, в танкошлеме меховом, в унтах, неспешно открыл планшет, сверился с ним нахмуренно, снял перчатки, махнул мне:

- Спускайся, боец!

Я спрыгнул. Подошёл. Танкист протянул руку, смотрит прямо в глаза:

- Капитан Анистратов, Н-ская бригада. Как вы тут оказались?

Руку жмёт крепко, в глаза смотрит пристально.

- Так мы тут и были! Ниоткуда не оказывались. Уже третий день ведём тут бой. Сначала отбили село, теперь - удерживаем, - отвечаю я.

- У меня тут, наших - не числиться.

- Бывает, гражданин начальник. А мы - есть. Вот, танк подбили, мадьяр порубали, повязали - этих вот.

- Молодцы! Доложу о вас командованию. Молодцы! Тяжко было?

- Нормально. У штрафников - легко не бывает.

- Ну, да. Верно. А что там, не знаешь?

- Вчера - наша дивизия билась. Уже сутки - ничего не слышим.

Капитан покачал головой, повернулся к усатому дядьке из танкодесантников:

- Оставь тут пару человек, мало ли. Нет, пятерочку. Двоих - мало. И, вот что. Сам останься. Понял?

Усатый, злобно глянул на меня, кивнул.

- Ну, бывайте, штрафные! Повтори фамилии!

Я - продиктовал. Капитан записал карандашом в свой планшет, захлопнул, шагнул к танку.

- К машине, - как-то буднично, вполголоса сказал.

Но, танкисты подорвались, полезли по танку в люки. Десант - на броню. И пристёгиваются. Вот почему они не свалились! Капитан сел на башню, ноги - в башню, схватился за свой люк, что закрыл ему грудь, как щитом, что-то крикнул в машину. Потом козырнул нам, танк взревел, пошёл, выкидывая позади комья снега.

Наши! Победа! И мы - живы!

Воткнул пику в решётку радиатора битого танка. За башней. Полотно хлопнуло на ветру. Без сил сел на башню, уронив голову и руки. Сил совсем не осталось. Напряжение схлынуло, как вода, выпушенная из запруды, оставив голые камни на пустом дне моей души.

Так как нас стало на 6 автоматов больше, заставили часть пленных копать могилы. Ребят надо хоронить.

А пленных становилось все больше и больше. Сами приходили, приводили пленных десантники танковой бригады.

Равнина перед пепелищем села оживала. Текли ручейки румын, как стада овец, сгоняемые овчарками-автоматчиками в бледно-жёлтых, как слоновая кость, дублёнках. Пошли грузовики с пехотой. Нашей пехотой. Тут уже многие были, как и мы - в ватниках и шинелях защитного цвета. Зашныряли мотоциклы с опулемётченными колясками.

Егор суетился, как заведённый. Глаза его блестели азартным огнём. Лошадь - кашеварил. Десант поделился сухпаем и концентратами. А я так и сидел на башне танка, обняв пулемёт. В абсолютной апатии. Ходили люди, что-то спрашивали, что-то мне кричали. Мне было - фиолетово. Не хотелось даже моргать, не то, что рта раскрывать. Слезть с танка - не было сил. Зад уже примёрз, но подняться, оторвать седалище от ледяной стали - было выше моих сил.