Павел Муратов - Книга без названия

Мы проезжаем область, где добывается сера; всюду на станциях серный цвет насыпан горками, и рабочие, покрытые желтой пылью, грузят его в вагоны. В самой окраске этого минерала, в его способности гореть, в его удушливых парах есть что-то адское. Должно быть, в представлениях суеверных сицилийцев происхождение его не обходится без участия нечистой силы. Это опасное богатство увеличивает их вековое уважение к таинственным недрам своей земли.

Поклонение подземным богам было первой религией Сицилии. Оно осталось и в греческие времена, переменив лишь имя и внешность. Пришельцы очень скоро научились благоговеть перед землей, из которой поднимается Этна и которая, колеблясь, разрушает целые города. На пути к Сиракузам мы проезжаем Кастроджованни, – древнюю Энну. На высокой горе, окутанной туманом, там видны развалины средневекового замка. В этом месте было когда-то величайшее святилище Сицилии, храм подземной богини сикулов, соединенной греками с Деметрой, римлянами с Церерой. В греко-римские времена Энна считалась самым местом действия глубокого мифа о Деметре и Персефоне. Здесь на берегах осохшего теперь озерца гуляла юная Кора, срывая цветы и перекликаясь с подругами. Едва она нашла чудесный стоголовый нарцисс, как из расселины в скале явился подземный бог на колеснице, запряженной черными конями, который похитил девушку и умчал ее в свое царство. Здесь, в Энне, Персефона проводила вместе с матерью дарованные ей Зевсом светлые полгода, деля другие полгода со своим черным супругом.

Часа через три после Кастроджованни местность резко меняется. Пустынные плоскогорья и долины остаются позади, поезд выходит на равнину Катании, похожую на южнорусские степи. Как сильно должно было биться сердце греческого странника, когда, перевалив через чужие и туманные горы, занимающие середину острова, он спускался на равнину и на далеком горизонте различал сверкающую полосу Ионического моря! Ибо здесь, где стоят еще и теперь Сиракузы, Катания, Таормина и Леонтини, где над малыми деревушками витает память о Мегаре, Наксосе, Камарине и Геле, – здесь было настоящее греческое гнездо, такой же дом эллина, как Афины, Коринф и Дельфы.

Уже вечереет, и поезд идет теперь над морем, над белыми скалами, среди оливковых рощ. Белый камень, серебристые деревья и густое сине-зеленое море – таков пейзаж, видный из окна, настоящий пейзаж идиллии Феокрита. Первое впечатление Сиракуз в февральский вечер – это впечатление прозрачных, как хрусталь, сумерек и редких огней, дорог, идущих среди лимонных садов, теплого ветра, приносящего с каких-то полей благоухание горьких трав. Завтра мы пойдем на каменистые россыпи Эпиполи и Ахрадины и там среди незнакомых южных трав найдем нашу скромную мяту. Теперь же надвигающаяся ночь скрывает все, священные поля неразличимы глазом; в поисках ночлега мы катим куда-то по узкой дороге, окруженные величием, тишиной, слыша лишь слабый шум моря, видя только звезды и блеск огней засыпающего вдали города.

Из того пространства, на котором были раскинуты прежние Сиракузы, нынешний город занимает лишь небольшую часть, лишь остров Ортигию, где основались первые греческие поселенцы. Остальные части или, вернее, остальные четыре города, потому что каждый из них был окружен особой стеной, исчезли почти бесследно. Так стерт временем с лица земли город, который даже при Цицероне был еще самым большим из греческих городов и одним из прекраснейших в мире. На первый взгляд это кажется непостижимым. Объяснение находят в быстро разрушающейся породе камня, из которого были построены Сиракузы, и в действии на этот камень влажного горячего ветра. Сиракузы, пришедшие в упадок, разграбленные поочередно римлянами, византийцами, арабами, обратились с течением лет в пыль, и сирокко развеял эту пыль по морю.

От всего, что было выстроено на обширном плоскогорье, от Эпиполи, Тихи, Ахрадины, не осталось, как по слову Библии, камня на камне. Остались лишь каменные поля, где природная скала неотличима от обломков храмов и дворцов. Все вернулось здесь к прежнему, дочеловеческому, и стада бродят по скудным пастбищам, как бродили они еще в догреческие времена. Сиракузы дали немного для фактического познания прошлого. Археология собрала с них скудную жатву. Здешний музей беден, и лучшим украшением его является коллекция терракот, привезенных из Гелы и Камарины. Немногочисленны здесь остатки древних зданий и несравнимы с развалинами Селинунто и Агригента, с храмами Сегесты и Пестума. Раскопки почти невозможны здесь, где под тонким слоем растительной земли всюду известковая скала. Столь обычные в других местах Сицилии находки ваз, мелкой бронзы, монет, при возделывании земли и постройке домов, составляют большую редкость в окрестностях Сиракуз. По странной случайности только одна большая статуя была найдена здесь таким образом. Это статуя Венеры, которую Мопассан избрал своей богиней. Нет ничего божественного в этой эллинистической богине, очаровательно стройной женщине, прародительнице бронзовых женщин Джованни Болонья.

Тому, кто не любит воспоминаний и не чувствует их нерасторжимой связи с картинами гор и моря, придется разочароваться в Сиракузах. Но нигде нельзя оценить больше, чем здесь, способность "духовного взора", ухождения мыслью в прошедшее, которая дана современному человеку как отдых от зрелища окружающей его механической жизни. По мере того как человечество стареет, память о прошлом становится для него все более и более важной заповедью бытия. Не возвращаемся ли мы, таким образом, к старой религии предков и старому культу героев, только набросившему на себя новые научные, философские или художественные одежды? Нечто подобное руководило жителями нынешних Сиракуз, окрестившими улицы города именами своих исторических героев. Одна из улиц названа именем Диона, и таким образом как бы отдан наконец согражданами долг этому несчастному мечтателю о добром правлении. Во всей истории Сиракуз нет эпизода более интересного, чем жизнь Диона, рассказанная Плутархом и Диодором Сицилийским. Эта биография имеет огромный психологический интерес. В ней сталкиваются характеры архаической простоты и ясности со сложными стремлениями новых философических умов, со скептической улыбкой и бездумной любовью к легкой жизни, уже предвещающими эллинистическую культуру. В ней являются такие противоположные образы, как божественный Платон и цинический Дионисий-младший. Народ действует в ней как стихийное существо, повинующееся какому-то неизвестному закону и разбивающее все усилия сознательной воли. Мистическая миссия освободителя, народная нелюбовь, не побежденная самыми удивительными подвигами, странное чередование успехов и падений – все это делает судьбу Диона достойной быть темой античной трагедии.