Гай Юлий Орловский - Высокий глерд

— Можно, — сообщила она величественно, — смотреть можно. Издали.

Все еще колеблясь, взяла двумя пальцами бусинку, поднесла к уху, я видел на ее лице сомнение, но все же осторожно вложила, довод про сплетничающих придворных оказался весомым, можно услышать не только сплетни, деловой человек прежде всего постарается не просмотреть начало нового заговора…

Поморщилась, я сказал поспешно:

— Потрогайте пальцем!.. Еще… если все кажется слишком громким, прижимайте пальцем снова, пока не станет нормальным…

Выглядело это так, словно королева совсем не по–ко- ролевски ковыряется в ухе, наконец она вытащила палец и посмотрела на меня с осуждением.

— Я чуть не оглохла от твоего рева.

— Теперь нормально? — спросил я. — Когда захотите кого–то подслушать издали, просто повернитесь в его сторону… можно даже не поворачиваться целиком, а только голову, поймайте взглядом, а дальше все под

строится само… Ваше величество, пока ждем, позвольте предложить вам пирожные…

— Пироги?

— Почти, — согласился я. — Пироги могут превращаться в пирожки, а то и в пирожные. Я покажу разницу…

Внезапно и резко погас свет. В абсолютной темноте королева вроде бы тихонько охнула, а я застыл в ужасе, последний раз при мне вырубалось освещение, когда я был в глубоком детстве.

В обрушившейся тьме раздался звенящий, как мне показалось, голос королевы:

— Заклятие тьмы?

— Да, — ответил я зло. — Но не прямое, что хуже всего…

— А какое?

— Где–нить далеко, — прошипел я сквозь зубы, — дерево упало на провода и порвало… И никто не догадается, что не само упало, и не поднимет тревогу. Потому все наши системы обесточены. На время, конечно…

Она произнесла в темноте:

— На… какое?

— Им хватит, — сказал я. — Теперь счет на минуты!

— Враг… скоро ворвется?

— Думаю, — ответил я горько, — уже бегут через двор.

Она не ответила, а я ощупью пробрался к столу, где в

нижнем ящике фонарик и даже огрызок свечи для сентиментальных и романтически настроенных дур. Каким бы ни был мир постиндустриальным, но того и гляди пригодятся даже кремень и огниво…

— Держитесь тихо, — велел я. — Присядьте вот здесь за этим белым шкафом…

— Зачем? — шепнула она напряженно. — Темно же…

— Для них не темно, — заверил я. — Но через стены не увидят.

Она пригнулась за холодильником. Все еще королева, как это у нее получается, а я, как ни крути, простолюдин из простолюдинов, нет во мне этой величавой гордости и достоинства в каждом движении…

Вот так офицеры красиво и гордо в Первую мировую во весь рост шли впереди атакующих, из–за чего их выбивали нещадно, но лучше погибнуть, чем пригнуться, это же какой стыд, это трусость, а где же презрение к смерти…

Глаза торопливо приспосабливаются к темноте, в окно падает луч лунного света, и в комнате проступили спинки стульев, очертания стола…

Я вздрогнул, приложил палец к губам, и она мгновенно умолкла, осторожно повела глазами из стороны в сторону. Холодок на этот раз коснулся моего лба, понять бы, что это значит, почему когда спина, когда грудь, а сейчас лоб…

— Снова? — прошептала она.

— Уже ближе, — ответил я тоже шепотом.

— А что твои охранные демоны?

— Если враг не приведет более сильных…

Она прошептала:

— Защищаться легче, потому на штурм идут тогда, когда сил в пять раз больше.

— Знаю, — буркнул я. Она бросила на меня понимающий взгляд, конечно же, знаю, наверняка сам и нападал на замки и защищал, недаром такой таинственный, я уточнил: — Нам важно продержаться пару часов.

Она прошептала:

— Только бы получилось… А как же ты?

— Вывернусь, — пообещал я. — Тихо… Что–то затихли…

— Может, — предположила она с надеждой в голосе, — отступили?

Я пробормотал:

— Вряд ли.

Она бросила на меня взгляд, лишенный сочувствия, но полный понимания.

— У тебя могучие враги. Значит, ты великий воин.

Я буркнул:

— Еще бы. Восьмидесятый лэвл. С легендарным оружием, доспехи вообще полный эпик… Но они, думаю, подготовились не хуже.

Сердце мое болезненно ныло, через несколько долгих минут все люстры вспыхнули прежним светом, а приборы мигнули огоньками, сообщая, что у них все в порядке.

Я прикрыл ладонью глаза, им снова привыкать, а сейчас диафрагма сужена до предела.

Королева стоит у стены бледная, в руке зажата рукоять большого столового ножа.

— У них, — спросила она, — ничего не получилось?.. Им нужна была темнота?

— Уже не нужна, — ответил я зажато. — За это время всобачили свои чипы. Охрана получает те картинки, которые записали они…

В окно я видел, как через двор к крыльцу идет рослый и массивный мужчина, одет под строителя, обычный спецкостюм из легкой ткани, к которой не липнет не только грязь, но даже мазут и краска. Такая же обувь, вроде бы легкая, но можно уронить хоть кувалду, не только кости останутся целы, даже кровоподтека не будет.

— Хорошо приготовились, — шепнул я. — Конечно, эти костюмы не только можно купить с доставкой, но и самому распечатать…

— Что сделать? — спросила она шепотом.

Я отмахнулся.

— Говорю, это могут быть и простые мелкие уголовники.

Холод по всей коже подсказал, что мелкие воришки не планируют свои ограбления так тщательно и технически оснащенно. Свет отключить на моем участке было бы проще, но отключили по всему поселку, чтобы не было подозрений, а включили раньше, чем управление выслало бригаду ремонтников на поиски неисправностей.

Мной занялись такие люди, для которых я простая инфузория–туфелька. Пока не было электричества, они что–то успели сделать на моем участке. Думаю, вряд ли, как тимуровцы, полили деревья и вскопали огород…

Королева не сводит с меня взгляда, мне показалось, что следит с потрясающей бесстрастностью, но, с другой стороны, для нее не только грабеж, но и убийства — норма, сама отправляет на казнь десятки, а то и сотни преступивших закон, это у меня все холодеет внутри…

Там, в ее королевстве, не в счет, там все убивают друг друга, а я конформист, быстро вживаюсь, я же толеран- тен и политкорректен, не могу же навязывать или даже высказывать свою мораль, это некрасиво и неинтеллигентно, и если там принято убивать, то и я убиваю, хотя умеренно–умеренно, крайности всегда чреваты.

«Проживи незаметно», — призывал великий мудрец, один из строителей будущего толерантного и политкорректного общества.

Страшное чувство беспомощности охватило с такой силой, что заныли внутренности. Сколько я, находясь в бараньем стаде так называемой интеллигенции, обличал, как в их обществе и принято, проклятое правительство, что жаждет, истекая слюнями, подсматривать за каждым моим шагом!