Месть Атлантиды (СИ)

Элика внимательно слушала, и Вирсавия доверчиво подвинулась ближе, попадая под необъяснимое обаяние принцессы воинственной империи, которая, проявив участие и доброту, окончательно расположила к себе. Юной кассиопейке очень хотелось поделиться всем наболевшим - она наивно полагала, что, расскажи она об истинных чувствах своего брата, тот будет неминуемо прощен.

— Когда я стала чуть старше и осознала, что это значит... Я не находила себе места. Долго плакала. В брачном союзе меня бы ожидали лишь мучение и унижение.

— Но что заставило тебя так думать? — вкрадчиво уточнила Элика. — Ведь, говорят, Актий и Астарта очень сильно любили друг друга, разве не желала ты для себя такого высокого и светлого чувства?

Юная принцесса, вздрогнув, как будто что-то вспомнила, густо покраснела. Когда же вновь заговорила, ее голос дрожал, но она перевела нить разговора, оставив вопрос без ответа, что не ускользнуло от внимания Элики.

— А потом с долгого похода вернулся мой брат... Он был очень обеспокоен тем, что я все время плачу и не принимаю участия в играх...а ведь он вырос, но всегда словно возвращался в детство, когда мы были наедине. И однажды я ему рассказала... Тогда он мне пообещал, что сию же минуту переговорит с отцом, что не допустит, чтобы я страдала. Сказал, что мои сыновья придут в свет от любимого и любящего супруга, которого я смогу выбрать сама... Состоялся ли этот разговор, я не могу знать. Мой отец вернулся из очередного похода в непокорную Лассирию тяжело раненым, и вскоре отбыл в чертог Эдера.

Для многих иноземцев его смерть стала прекрасным поводом попытаться узаконить со мной брак... Мать была напугана и растеряна, она едва не продала меня Алариксу Фланигусу в жены, но Кассий решительно воспротивился. Я впервые ощутила себя в безопасности. Моего брата боялись все, но я с ним была под надежной защитой... Он словно оберегал меня своей любовью.

"Знакомо", — подумала Элика. А вслух спросила:

— Ты говоришь, его боялись... Но почему?

Вирсавия вздрогнула и прикусила язык. И Элика безжалостно пошла в контрнаступление.

— Как будущего правителя? Но их обычно уважают, страх − плохой фундамент для последующей верности и любви. Были ли среди ваших подданных те, кто любил его просто и искренне, без страха смерти или боли?

— Лентул... — вспыхнув, вспомнила Вирсавия. — Он воин знатного рода, но они подружились не сразу. Домиций никогда не одобрял его образа жизни, хотя и не показывал этого... Но я видела...

—Образа жизни? — продолжала наступать Элика, пользуясь смущением собеседницы. — Но как можно не одобрять образ жизни будущего правителя, который действует во благо своего народа и никогда не обидит своих подданных, и даже прочих, более слабых, таких, как... Женщины и рабы, к примеру?

Вирсавия умоляюще посмотрела на Элику, но та не собиралась ее щадить. Она была намерена вытянуть из юной девочки ту информацию, которую та прежде старалась не замечать, чтобы целостный образ брата как доброго спасителя не раскололся на сотни осколков. Сейчас эта брешь дала трещину. Как бы атланской принцессе не было жаль свою собеседницу, она не собиралась останавливаться. Зная точно, что потом сможет с легкостью отлечь ее и успокоить, продолжала тянуть крепко намотанные нити из неокрепших глубин пошатнувшегося сознания.

— Он лучший, — словно убеждая саму себя, повторяла Вирсавия. — Это правда, леди. Я очень его люблю. Он бы никогда не причинил никому зла... Я не видела...сама...а разговоры... — вздрогнув, девушка поспешно отвела взгляд.

— Я не сомневаюсь, что он всегда любил тебя, — склонила голову на бок Эл. — И всегда был добр к тебе. И к вашей матери, наверное, тоже? К членам семьи королевских кровей... Но как он вел себя с теми, кто не относился к этому кругу?..

Удар достиг цели. Губы Вирсавии задрожали, и она с мольбой уставилась на Элику. Но принцесса властно сощурила глаза, не отпуская свою жертву и одновременно заверяя этим взглядом, что откровенность будет вознаграждена.

— Девочки говорили, что в случившемся есть лишь их вина... — всхлипывая, решилась Вирсавия. — Но я все равно их жалела... Позволяла оставаться на ночь в моих покоях... Но они... Они сказали, что сами спровоцировали его на... На жестокое обращение... Одна пролила вино, другая дерзко ответила...

— Серьезный проступок, — обманчиво согласилась Элика. — Что он с ними сделал?

— Я видела шрамы... Они никогда не жаловались и всегда их скрывали... Он самолично их наказывал, но мне всегда казалось, что не порка их пугала до такой степени...

— Самолично? С каких пор особы королевской крови берут на себя функции надсмотрщиков за рабами? — весело проронила Элика, уже в следующий миг становясь серьезной. — Дай мне свою руку, пожалуйста. Не бойся.

Теплая ладонь юной принцессы, удерживаемая в тисках ладонью Элики, переместилась к декольте прекрасного зелено-лазурного платья.

— Чувствуешь? — нейтрально осведомилась Элика, когда чужие пальчики накрыли невидимый глазу, но ощутимый кожей шрам в ложбинке между грудями. — Такие отметины были на твоих девочках?

Вирсавия отдернула руку, словно ошпарившись. Ее серые глаза округлились от недоверия и ужаса. Образ совершенства самого близкого ей человека трескался по швам, еще немного, и посыпятся осколки.

— Это плеть, — ускорила разрушение атланка.

— Но... Они рабыни... — уже не сдерживая слез, цеплялась за остатки логического оправдания Элика.

— Они − да. А я принцесса. Так же, как и ты. И ты знаешь, как и я, что такое поцелуй плети.

— Нет...

— Что "нет"?

— Я... Я не знаю, леди... Он... Твой брат... Ни разу меня не ударил.

Элика на секунду опешила, но все же очень быстро совладала с собой. Неужели девочка от ее ласкового давления тронулась рассудком? Не похоже. Неужели Лэндал все это срежиссировал?!

Точно. Ну как она могла этого не разглядеть? Лэн, манипулятор! Ее брат, который не обидел ни единой девчонки за все время. А она считала его подобием Кассия в тот вечер... Надо будет извиниться. Хоть она, как матриарх, и не обязана, но это будет грызть ее долго. Чувство вины, которое не выбьют даже поцелуи кнута от Дарка. Ближе семьи у нее не было никого. И не будет.

— Лэндал не смог бы. Уважение к женщине он впитал с молоком нашей матери, высокочтимой матриарх. Но твой брат не был столь добр ко мне.

— Прошу... — задрожала Вирсавия, не желая этого слышать.

— Ну что ты, ты не виновата, — утешила ее Элика. — Хочешь знать, как искусно он умеет бить? Я тебе расскажу. Самые болезненные удары никогда не оставляют уродливых шрамов. Двойная выгода. Мужчины при всей жестокости жаждут обладать именно красотой, гладкая кожа − одна из многочисленных составляющих этого желания... Боль ломает и подчиняет. Поверь, я рада, что ты этого не познала. Я была готова выдержать все. Даже изнасилование. Только бы не испытывать ее снова. Мне жаль, что тебя также первым взял силой не твой избранник...