Олег Кожевников - Будущее в тебе. Комбриг

Там, возле самого автобуса меня поджидал Ежи. Он обратился ко мне с довольно неожиданной просьбой. Оказывается, в лагере интернированных польских военнослужащих Гушосдора содержался его брат. Хотя условия содержания там были неплохие, и приходилось работать только на ремонте польских же дорог, но в связи с нападением Германии, Топеха очень беспокоился о его судьбе. Ежи рассказал, что он периодически привозил брату продукты и видел, что ему, как и всем другим интернированным там живётся неплохо, но могут прийти немцы и захватить этих бывших польских солдат. Тогда могут начаться репрессии и многих из них расстреляют. Топеха попросил:

— Пан полковник, эти бывшие польские солдаты не имеют никаких обид на русских. Они понимают, что в тех условиях СССР был вынужден содержать их под охраной. Они и работали хорошо, без всяких понуканий, да и практически без конвоя. Но сейчас началась война, и Красная армия вряд ли станет их защищать. А если даже и начнётся эвакуация, то вы сами видели, что творится в воздухе, как бандитничают немецкие самолёты. Они, ради развлечения, запросто расстреляют безоружных людей. Пан полковник, помогите вытащить из этого лагеря моего брата. Вся наша родня всю жизнь будет вам признательна за это!

Я не мог отказать Ежи, тем более, что лагерь интернированных располагался практически на пути следования к моей бригаде. Поэтому, дружески похлопав Топеху по плечу, я ответил:

— Ладно, в лагерь мы заедем, и с начальством его я поговорю, но, сам понимаешь, не всё в моих силах. Тем более, что отвечают за интернированных службы НКВД, а это не армия. И моё звание там особо не котируется. Но попробовать, давай попробуем, вдруг, что-нибудь и получится. Может, удастся его, да и ещё нескольких поляков вытребовать на возведение оборонительных сооружений. Когда их передадут в бригаду, то я обещаю передать тебе твоего брата, и вы вместе можете валить на все четыре стороны. Даже больше того, я оставлю в автобусе трофейное оружие, которое мы не передали в авиадивизию. Ну как, пойдёт такой расклад, Ежи?

— Заранее спасибо, пан полковник! А оружию мы найдём применение. Эти тевтоны ещё поплачут, что напали на Польшу, "пся крев"!

Договорившись, я залез в салон автобуса, а Ежи занял водительское место. Когда тронулись, я подумал, что всё- таки не зря мы оставили часть оружия в автобусе. Это я сделал намеренно. Ещё перед въездом в расположение авиадивизии я решил часть оружия передать Ежи, чтобы он сделал закладку где-нибудь в лесу. Мало ли, как могли повернуться события, а небольшой арсенал в надёжном месте всегда мог пригодиться. Поляку я теперь доверял и знал, что этот парень не подведёт. А теперь, после этого разговора, у меня возникла мысль, что может быть это начало организации движения сопротивления, о котором я помнил по прошлой реальности.

Двигались мы так же, как и раньше, не очень быстро. Теперь Шерхан стоял на подножке и наблюдал за воздухом. Немецких самолётов видно не было. Наверное, у лётчиков был послеобеденный отдых. Намаялись убивать мирных людей, бедолаги. Якут, сидя на мягком сидении, пользуясь затишьем, дремал. Посмотрев на него, я тоже решил немного соснуть, уж очень трудными были эта памятная ночь и наступивший за ней день. Отрубился мгновенно, и спать мне не мешали, ни жуткая качка на плохой дороге, ни громкие скрипы автобусных механизмов.

Проснулся от тишины — мы стояли, и всё было вроде бы спокойно. Механически посмотрел на часы, было 16–27. Значит, я проспал почти полтора часа. В салон вошёл уже знакомый мне сержант Госбезопасности. Оказывается, мы уже прибыли к базовому месту дислокации Белостокского Гушесдора. Именно здесь располагался основной лагерь польских интернированных лиц. Документы показывать сержанту не потребовалось, он и так меня узнал. Вместе с ним мы направились к начальнику лагеря лейтенанту госбезопастности Бедину. По пути сержант рассказал, что связь нарушена, и никаких указаний, как поступать с интернированными поляками, они не получали. Их лагерь немецкие самолёты не бомбили. Но связные и прибывающие со строительных объектов команды, рассказывают об ужасах, творящихся на дорогах.

Войдя в кабинет Бедина, я удивился. В отличие от своего подчиненного сержанта, спокойного как удав, лейтенант был весь издёрганный, какой-то нервный и суетливый. Он очень обрадовался моему появлению, и практически сразу стал требовать оказания помощи в эвакуации. Но потом опомнился и попросил у меня документы. Узнав, что я не из штаба 10-й армии, несколько сник и стал жаловаться на ужасное положение, в котором они оказались. На тридцать семь человек личного состава у него под надзором находилось триста девяносто интернированных. Имелось два броневика и шесть полуторок.

Уяснив положение, в котором оказались люди Гушесдора, я ему посочувствовал, а потом заявил:

— Слушай, лейтенант, положение сложилось очень тяжёлое и вряд ли тебе кто-нибудь сможет помочь. Распускай интернированных и быстрей увози своих людей в Барановичи.

— Но как же, товарищ подполковник, у меня нет приказа!

— Да никто до тебя сейчас никакой приказ не сможет довести. Если промедлишь ещё хотя бы сутки, то точно нарвёшься на немецкие танки. Я сейчас возвращаюсь из штаба 9-й сад, там, по данным последних аэрофотосёмок, я узнал, что немцы уже просочились мимо Осовецкого (66-го) и Замбрувского (64-го) УРов. А Брестский (62-й) УР они прорвали в районе Жабинки, даже Брестская крепость их не остановила. Представляешь, какая силища прёт! Хотя Брестская крепость ещё держится, но эти гады просто её обошли. УРы тоже держатся, но нам от этого не легче, "панцеры" уже за линией наших долговременных огневых точек. И получается, что дорога им к трассе Белосток — Волковыск — Барановичи, открыта. Развёрнутых частей, прикрывающих это направление, кроме моей бригады нет. Но, сам понимаешь, протяжённость фронта огромна, и мы сможем держать только узловые точки. Поэтому, наверняка немцы где-нибудь, да прорвутся. В этом случае, у меня надежда только на 6-й мехкорпус. Но в любом случае, никто в такой ситуации не будет думать о каких-то интернированных. Если прямо сказать, я заехал к вам в Гушесдор только по дружбе с вашим главным инженером. Жалко, что его сейчас нет! Ладно, лейтенант, я довёл до тебя последнее положение на фронте, а дальше — тебе решать, что делать.

Я начал демонстративно складывать карту, которую до этого показывал лейтенанту. Как бы намекая, всё, дело своё я сделал, теперь собираюсь и уезжаю. Видя это, лейтенант в отчаянии воскликнул:

— Товарищ подполковник, но что же делать? Мне остаётся только расстрелять интернированных, а потом начать эвакуацию!

— А вот об этом ты даже и не думай! Ты охраняешь интернированных, а не врагов. Эти люди сами бежали от немцев к нам, в надежде найти защиту. Если, не дай Бог, ты расстреляешь без суда хоть одного интернированного, то я сам арестую тебя и расстреляю как врага народа. Понял? И твоё командование сделает то же самое.