Николай Грубов - Человеческий предел

Машины стояли, как шли, и одна дымилась. Осторожно продвигаясь, я рассматривал неподвижно лежащие тела. Стал про себя считать. Запах крови, разлитой солярки, машинного масла, перемешиваясь, создавал запах войны. Этот запах мне уже был знаком и не вызывал негативных эмоций, но нервы были на пределе. Я дал отмашку, что можно подходить, а сам пошел в лагерь.

Меня била мелкая дрожь, тело ломало и корёжило, хотелось просто прислониться к кому-то родному и близкому, и поплакать, как в детстве, с бурным рыданием, и морем слез. И чтобы обязательно кто-то пожалел, приласкал и убедил, что я был прав и что иначе нельзя. Что это не я злодей и убийца, что они первые начали, а я лишь защищался.

Нет, никого рядом не было, лишь хмурые бойцы снующие туда-сюда. Они тоже видимо чувствовали себя не в своей тарелке. Не всякий сможет без всяких угрызений совести столько человек отправить на тот свет. Но люди быстро привыкают ко всему, особенно быстро к смерти себе подобных.

Вот, к примеру, фашистская политика убедила миллионы своих сограждан, что те делают правое дело, убивая других людей. Ради чего? Да просто, потому что они, другие, они не тот череп имеют и захватили земли, которые по праву должны принадлежать только высшей расе, то есть немцам. Не было бы этой цели, наверняка нашли бы другую. И так всегда, во все времена. Чем дальше, тем безумнее причины, и уже не остановить словами эти страшные действия людей. В результате люди сами создают ситуации, когда им, и деваться становится некуда, приходится подстраиваться и привыкать. А иначе будешь врагом народа. Да и не спрашивают чаще всего людей, хотят они этого или нет. Как та же Афганская авантюра нашего правительства. Сказали, иди, воюй, я и пошел. Это сейчас я стал понимать, что это неправильно было, а в то время считал, что оказываю братскую помощь, а оно им надо.... Мы для них так и остались захватчиками и врагами.

– Дяденька командир, можно вас спросить? Что с нами будет?

Ко мне незаметно подошли двое мальчишек, которых мы освободили в лагере и своим вопросом отвлекли от ненужных в настоящий момент мыслей.

– Как вас зовут, ребятки?

– Меня Сергей, а его Осип?

– Вы братья?

– Нет, не братья. Мы здесь познакомились и подружились. После того как наших родителей куда-то увели, и мы остались одни. Осип совсем еще маленький, он ничего не понимает и постоянно плачет. Его тетя Марина стала успокаивать, и уговаривать, чтобы не плакал, а злой дядька ее избил за это, и она сейчас ходить не может.

Я с ужасом смотрел на детей, которых ждала судьба явно не та, которую предполагали их убитые бандитами родители. А судьба того мальчика, которого подобрали бойцы Мирзо, а судьбы тех детей, которые остались в живых в подвале дома в Душанбе? Что их ждало в дальнейшем? Даже если считать, что им повезло попасть в наши руки. Да и повезло ли? Кто знает, что всех нас ждет в будущем?

– Вам обоим придется ехать с нами. Я пока не знаю, что с вашими родителями, и где они, но скоро узнаю. А пока будете с нами. Не бойтесь ничего, наши люди вас обижать не будут. А пока давайте пройдем к тете Марине и узнаем, как у них дела.

Сейчас у меня еще раз возникло желание расстрелять этих тварей вновь, и уже не мучился бы вопросом, зачем, и по какому праву, если бы представилась такая возможность.

Мирзо уже привел, и пленных, и своих людей, и освобожденных. Он явно хотел заняться другим делом, но не знал, кому отдать свой табор. Увидев меня, обрадовано бросился ко мне. Я не стал пока его слушать, просто сказал:

– Мирзо займитесь со своими людьми сбором всего, что тут есть, составьте список, если нет бумаги, то возьми в БТРе, у водителя, у него есть. Порядок это учет, а учет это порядок. Так сказал один очень умный старший прапорщик. Наши люди будут вам помогать. Убитых сносить к обрыву. Потом соберемся вместе и решим, что делать со всем этим хозяйством.

Он моментально среагировал и, собрав своих бойцов, они пошли выполнять мое распоряжение. Как-то не заметно команда кишлака перешла вместе с командиром в мое подчинение. Ну что же это даже хорошо, будем закреплять и в дальнейшем такое желание.

Женщина, видимо это и есть тетя Марина, лежала на подстилке, и вокруг нее хлопотал ее муж и мальчик, их сын.

– Ну что? Как дела у больной?

– Врача надо, эти твари ей что-то отбили видимо. Кровью отхаркивается.

– К сожалению, врач наша в Ану осталась, а туда мы еще не скоро попадем, пока здесь разберемся, пока доедем, время бежит. – Я рассуждал вслух и прикидывал, как быть.

– У бандитов есть еще одна стоянка. Они туда отгоняли все машины, которые отбирали у задержанных людей. У нас тоже была машина – жигули, семерка. Если позволите, я бы отвез Марину в поселок, к вашему врачу. Мужчина смотрел на меня с уверенностью, что я им помогу.

– Так, и почему это я, не знаю про стоянку ничего? – Невольно закралось в мое подсознание понятие, что я что-то упустил из вида.

– Вы знаете, где эта стоянка? Там охрана была?

– Меня там заставляли машины мыть, а охраны я там не видел.

– Осипов! – окликнул я проходившего рядом бойца – постой тут посмотри за пленными и за больной с детьми. Я отлучусь тут ненадолго. Пойдемте мужчина, покажите стоянку. Как вас кстати зовут?

– Костя, Константин Петрович.

– Вот и хорошо. Меня зовите товарищ прапорщик. Меня все так зовут. Легче запомнить, наверное, и привычнее для меня. Эй, Матсур, пойдем с нами. Оружие с собой бери, война еще не кончилась.

Стоянка оказалась за поворотом, чуть в стороне от дороги и закрытая скалами. Со стороны и не заметно даже. На ней стояли три легковых машины жигуленка и какой-то небольшой пикап, с открытым верхом и крупными дугами из нержавейки. Я точно такой же видел в Афганистане, у американца, когда захватили колонну с так сказать «гуманитарным» грузом. В числе медикаментов и продуктов там была машина с оружием и боеприпасами. Большая шумиха была потом в отношении «гуманитарщиков». Там я и видел точно такую машину. Я обратил внимание, что внешне машина очень напоминает американский «Виллис». Квадратный, крепко сбитый силуэт нарочито уродливой машины смотрелся здесь как инородец в кругу хозяев этой местности. Короткий, высокий, с широко раскинутыми угловатыми крыльями он оставлял впечатление основательности и уверенности в себе. Массивные трубы каркаса автомобиля лишний раз подчеркивали силу и мощь машины. На капоте я прочитал название этого трехдверного джипа – «Ренглер». Мне это ни о чем не говорило, но то, что я влюбился с первого взгляда в этот вездеход не вызывало даже малейшего сомнения. Каким образом сюда залетела эта пташка, я уже видимо не узнаю. Да и зачем.

Хозяин семерки обрадовано кинулся к своей машине. Ключи от машин лежали на сиденьях, поэтому мы, недолго думая, выбрали себе по машине и поехали к лагерю. В джипе ничего особо не знакомого не было, машина была сделана на совесть и именно для горных дорог.