Владимир Ропшинов - Князь механический

Марков-второй, лидер черносотенной фракции, уверенно занял место главного думского сумасшедшего, которое освободил ему бывший товарищ Пуришкевич, после войны впавший в какое-то мессианство и потому отошедший от дел по устройству думских скандалов. Марков-второй, называвшийся так потому, что в Думе был еще один член с такой фамилией, стоявший выше него по списку, своей внешностью подходил на эту роль не хуже Пуришкевича, хотя и не имел с ним ничего общего: носил длинные, зачесанные назад волосы и кошачьи усы, как у Петра I, что в сочетании с мясистым лицом и маленькими глазками делало его похожим на жирного злющего бульдожку.

– Я… я в ополчении был, – растерялся Моравицкий, не ожидавший такого вопроса.

– Знаем мы вас, поляков, – закричал Марков-второй, – только и думаете, как бы русский народ извести! Не лучше евреев вы! Это в радость вам, что дураки министры такие дурацкие законы вносят! Это вам помогает русский народ дискредитировать! Пользуетесь, что царь наш и ваш, Николай Александрович, духом слаб и министров этих не гонит! Подождите, есть у нас достойные люди. Вот Олег Константинович, герой Германской и Маньчжурской войн, с фронта вернулся. Уж он вам покажет! Вспомните Муравьева [39] Михаил Муравьев-Виленский, он же Муравьев-вешатель, участник подавления Польского восстания 1830–1831 гг., русификатор западных губерний. !

Польский депутат беспомощно развел руками. Марков, накричавшись, отвернулся от него и уткнул нос в лежавшие бумаги, демонстрируя, что дальнейшее его не интересует.

– Член Государственной Думы Марков, – устало вздохнув, сказал Гучков, – предупреждаю: в случае повторения подобной выходки я поставлю на баллотировку предложение о лишении вас на месяц права участия в заседаниях.

– Да и пожалуйста! – взвизгнул Марков.

Гучкову не хотелось тратить время, поэтому он предпочел проигнорировать повторение скандальных выкриков.

– Господа члены Государственной Думы, – сказал Гучков, обращаясь к залу, – поскольку законопроект правительства внесен в экстренном порядке, Иван Григорьевич Щегловитов взял с меня устное обещание, что мы поставим его на голосование в первом чтении уже сегодня и, в случае принятия, передадим на рассмотрение созданной для этого комиссии для подготовки поправок. Поэтому предлагаю взять перерыв на полчаса, дабы все фракции могли вынести по нему свое общее суждение.

– На час, на час перерыв, – закричали слева.

– Предложение на час перерыв. Нет возражающих? Тогда объявляю перерыв в заседании на час.

Хлопая крышками столов, как гимназисты партами, члены Думы стали подниматься из кресел и, с трудом протискиваясь между рядами, один за другим выходили к проходам. Председатель и два его товарища тоже встали со своих мест в президиуме.

– Интересно, кто попросил Маркова выступить по поводу князя Олега? – тихо сказал Гучков шедшему перед ним Набокову.

Набоков повернулся.

– Очень неприятная история, – так же тихо сказал он.

Три дня назад в очень узком кругу, человек пятнадцать – двадцать октябристов и кадет собрались на квартире у Маклакова и за игрой на бильярде между прочим обсуждали слухи о возвращении великого князя Олега Константиновича в Петроград. Олег Константинович, рассуждал тогда Павел Милюков, ожидая своей очереди ударить по шару, был бы замечательной кандидатурой на престол. Республиканская идея, к счастью, дискредитирована всеми событиями 1917 года, и в ближайшие лет пятьдесят ни у кого уже не возникнет сомнений в праве Романовых на российский престол. А из них из всех он единственный не замечен ни в кутежах, ни в целовании пяток Распутину. И, пока все остальные Романовы воевали в штабах не ближе пяти верст к линии фронта, Олег Константинович рубил немцев шашкой бок о бок с простыми русскими солдатами.

И вот, еще не успели слухи о прибытии князя с фронта подтвердиться, а ему уже подрезают крылышки.

На Лоцманской улице, напротив городского рынка и поднимавшихся за ним Адмиралтейских верфей, где подъемные краны склонялись над зародышами эсминцев и, как цапли, кормящие птенцов, опускали им в своих клювах корм: листы стали и балки, – стоял в ряду прочих четырехэтажный дом. В его втором этаже на имя чиновника Жердеева была снята двухкомнатная квартира, которую Охранное отделение использовало в конспиративных целях. Из почти сотни подобных квартир в Петрограде эта была наиболее любима Рачковским, где он назначал особенно важные встречи. Преимущество ее состояло в том, что прямо перед домом во время войны для защиты верфей был выстроен железобетонный артиллерийский каземат с тремя зенитными орудиями. Проход между ним и самим зданием был оставлен нешироким, в две сажени, и перекрыт сверху бетонной плитой, образуя сквозник [40] Сквозник – в фортификации коридор с двумя открытыми выходами перед дверью, которую он должен защищать от взрывной волны. При взрыве снаряда волна проходит через коридор из одного входа в другой и не оказывает давления на дверь. . В результате у дома получился узкий, для одного автомобиля, тоннель, и при желании пассажир мог выйти прямо в парадную, а шофер, как ни в чем не бывало, поехать дальше.

В этой квартире, обставленной как жилая, начальник Охранного отделения Рачковский и полковник Комиссаров назначили встречу митрополиту Питириму. Комиссаров с удовлетворением для себя отметил, что все же он отлично разбирается в людях и в очередной раз не ошибся. Взбешенный тем, что в небе Петрограда появился хозяин, и этот хозяин – не он, Рачковский мертвой хваткой вцепился в шею людей, которых счел претендентами на свою власть: великого князя Сергея Михайловича и генерала Маниковского. При одном произнесении их имен усы начальника Охранного отделения, как заметил Комиссаров, начинали топорщиться сильнее, чем обыкновенно.

Расхаживая из угла в угол, Рачковский излагал свой план. Министр внутренних дел Щегловитов, не то чем-то ему обязанный, не то им шантажируемый, должен внести в Думу закон, запрещающий свободную продажу предметов с заводным механизмом. Так как в Петрограде публика «обуяна неблагонадежной страстью конструирования механического человека и разных механизмов вообще» (тут Рачковский поднял палец и сказал: «Что является истинной правдой»), а первейшей деталью всякого механизма является заводная пружина. Дума, естественно, такой «бредовый закон» поддерживать не станет, и при баллотировке он будет с треском провален, а репортеры с удовольствием об этом напечатают. В газете же «Гражданин» появится статья об имевших место сношениях посланцев великого князя Сергея Михайловича с думским руководством (что, опять же, истинная правда – они пытаются договориться о поддержке депутатами программы довооружения воздушного флота и наверняка суют налево-направо взятки). Вот и выйдет, что закон провален по наущению Сергея. Почему? Да потому, что из Франции заказан на имя Главного артиллерийского управления целый пароход с часами, и прийти он должен к концу месяца – из порта дадут знать. А уж о том, что Сергей с Маниковским втайне ото всех делают механических людей и вставляют им сердца с часовыми пружинами, причем деятельность их достигла таких масштабов, что часы закупаются целыми транспортами, будет государю доложено. Пусть только «этот поп» соберет доказательства.