Михаил Ланцов - Маршал Советского Союза. Глубокая операция «попаданца»

– Я хотел бы начать издалека. Чтобы мои слова не прозвучали неоднозначно.

– Пожалуйста, – кинул Сталин, аккомпанируя трубкой.

– Когда в 1917 году наши товарищи подняли революционное знамя, все мы думали о том, что мировая революция не за горами. Мы надеялись на то, что сознательные рабочие и крестьяне восстанут против своих угнетателей по всему миру. Но мы ошиблись. Даже в пределах бывшей Российской Империи. Финляндия, Прибалтика и Польша – яркие тому примеры. Да даже на территориях, в целом поддержавших революцию, мы долго вели вооруженную борьбу с ее противниками. Мир оказался не готов к тому, чтобы принять социалистические идеи, не говоря уже о коммунизме.

Поэтому мы все, вслед за вашим предложением, стали строить социализм в одной отдельно взятой стране, отторгнув самоубийственные идеи Троцкого. – Сталин слушал молча, не выражая вообще никаких эмоций. А его глаза, казалось бы, держали Тухачевского под прицелом спокойного и флегматичного стрелка. – Начали строить. Но наткнулись на массу проблем. – Бровь Сталина чуть дернулась. – Поэтому я и начал говорить о разобщенности Испании. Знаете, что я увидел там? Ту же самую трагедию, которую наблюдал в ходе подавления восстаний крестьян, вспыхнувших во время проведения коллективизации. Простой народ очень далек от политических и идеологических вопросов. Они ему не интересны. Ему нужно жить спокойно, хорошо кушать, крепко спать и заниматься своим делом, понимая, что завтра, внезапно, все это не пропадет, а он не будет закручен вихрем непонятных ему событий. Именно по этой причине, чем дальше, тем больше на сторону франкистов переходит простой народ. Они продвигают приятные и понятные народу традиционные ценности. Силы республики тают. Крестьянство. Армия. Служащие.

Рабочие средней и высокой квалификации. Все они потихоньку уходят от Мадрида.

– И вы считаете, что их ситуация применима к Советскому Союзу?

– Во многом ситуация похожа. Разве что наша партия была куда сильнее, чем республиканцы. Я ведь сам участвовал в подавлении крестьянских мятежей во время начала коллективизации. Видел тех людей. Слышал, что они говорили. Мне тогда было дико и непонятно то, что на стороне бунтовщиков нередко выступали представители беднейшего крестьянства. Что их подняло против нас? Ведь они напротив, должны стать нашей опорой в деревне. Но не стали. Рабочие на заводах тоже хороши. Вроде бы фундамент Советской власти. А что на практике? Я читал отчеты товарища Мехлиса о проверке на нескольких заводов. Везде одно и то же.

Брак стал синонимом нашей промышленности. Иной раз читаешь и думаешь о том, что они специально стараются сломать выданный им инструмент или станок да испортить поскорее все заготовки, дабы потом бездельничать и сплетничать в курилках. У большинства рабочих нет никакого желания делать свою работу хорошо. Развиваться.

Учиться. Даже напротив – они гордятся своей дремучестью. Да и командиры многие им под стать. Дескать, закончили "революционные университеты" и учиться им больше не нужно. По наитию все делать будут. У меня это вызывает ощущение болота.

Одну ниточку потянешь, так там выплывают проблемы, выходящие далеко за пределы моей компетенции как заместителя наркома Обороны.

– Проблем много, товарищ Тухачевский. Или вы считаете, что мы не знаем, что происходит на заводах? – Взгляд Сталина стал особенно жгучим. – Вы решили нас просветить по этому вопросу?

– Нет. Я хотел изложить свои предложения, – спокойно, насколько это было возможно под таким взглядом, произнес Тухачевский.

– Слушаю вас.

– Так как Советский Союз заявил о своем желании строить социализм в отдельно взятой стране, нам нужно пойти на уступки тем слоям общества, которые еще не приняли, ни социализм, ни коммунизм, чтобы не допустить обострения внутренних противоречий. Тут как с религией – если силой заставишь, то человек только сделает вид, что поверил, а на самом деле затаит злобу. Стал скрытым врагом. Да и для приспособленцев огромный простор.

– Вам не кажется, что ваши слова пахнут контрреволюцией? – Все тем же холодным взглядом смотрел на Тухачевского Сталин.

– Революция свершилась. Теперь нам нужно строить здоровое крепкое государство, дабы показать всему миру, что наша идеология самая лучшая в мире. Но из-за недальновидной политики, проводимой Троцким и его пособниками, в нашем обществе оказалась заложена опасная мина. Любые предложения по укреплению государства есть контрреволюция, – Сталин заиграл желваками, но промолчал, – с точки зрения классического марксизма. Но он остался давно в прошлом. Объективная историческая ситуация изменилась. Вы сами породили новую редакцию марксизма, который уже сейчас в Европе называют сталинизмом. Ориентир на крепкое социалистическое государство – вот то, что отличает наш подход от левых утопистов и анархистов.

Если мои слова – контрреволюция, то я готов понести наказание. Я понимаю, что в плане пропаганды все это будет выглядеть не очень удобно. Наградить человека званием Героя Советского Союза, а потом наказать? Поэтому, если вы посчитаете меня врагом народа и нашего общего дела, то только скажите об этом. Я поеду в Испанию и погибну во славу Советского Союза. – Тухачевский смотрел Сталину прямо в глаза.

– Опять умереть хотите? Чего вы добиваетесь своей странной жаждой смерти?

– Я хочу вам показать, что мне лично для себя ничего не нужно. Даже жизни.

Потому что успех нашего общего дела для меня превыше всего.

– Умереть вы всегда успеете, – без тени улыбки произнес Сталин, холодно смотря в глаза Тухачевскому. – Хотите социалистическое государство? Так ведь мы его и строим.

– Посмотрите на то, как выстроена наша идеология на текущий момент. Классический марксизм считает государство безусловным злом? И у нас считается это нашей базовой идеологией, несмотря на то, что мы строим и укрепляем именно государство.

Но так считает марксизм, а не сталинизм. И это не лесть, а печальный факт. Мы говорим о том, что отвернулись от идеи мировой революции? Но наша риторика… даже сам гимн – говорит совсем об ином. Нам не верят. Нас боятся. Никто не хочет революции в своей стране, понимая, что кроме перспектив и классовой справедливости она принесет и много боли, крови и разрушений. Это приводит к перекосам и внутри Советского Союза. Нам нужна единая и могучая социалистическая держава, жителям которой завидовали бы обыватели ведущих капиталистических стран.

Просто потому, что у нас люди живут лучше. Но не на словах, а на деле. А ведь не преодолев внутренний раскол, мы не сможем этого достигнуть. Ни сейчас, ни спустя век. Вот что я хотел сказать… еще там, в Мадриде. Нам нужно поднять на общее дело весь наш народ, найдя компромиссные решения, удовлетворяющие тех, кто ушел в тень под давлением пролетарского напора.