Владислав Русанов - Отрок московский

– Вот и выходит по десять гривен. С Молчана, в чьем дому убийство совершилось, и с головника Никиты.

– Где же я возьму столько серебра? – горестно проговорил парень.

– Сроку собрать денег даю две седмицы. Ежели не уплатишь, то в холопы продам. Ты ремеслу какому-нито обучен? Ну, ежели гонец, то на конюшне без работы не останешься. За конями ходить будешь.

– Да я…

– А чтоб не сбежал… А то знаю я вас, молодых да шустрых. Чтобы не сбежал, посидишь в холодной пока.

– Как же я в холодной десять гривен соберу? – Отчаяние в сердце Никиты сменилось злостью. Он уже не боялся дерзостей наговорить. И так все плохо оборачивается. Кажется, хуже уже и быть не может. – Или я, княже, чародей по-твоему?

Ярослав усмехнулся.

– Чародей! Скажешь тоже… Мы – православные христиане, в чародейство не верим. Да ты не ерепенься, отрок. Посидишь, о жизни своей подумаешь. В другой раз от кубка с вином будешь отказываться. А дружок твой, меткий стрелок, пускай озаботится, как тебя из темницы вызволить. Он в убийстве не замаран, удерживать его я права не имею.

– Да где же он найдет десять гривен?

– А мне что за дело? Пусть ищет. Пусть постарается.

Молчавший до того Улан встрепенулся, расправил плечи.

– Ты не переживай, Никита-баатур! Я найду! Я обязательно все найду! Ты не будешь в темнице сидеть!

«Твои бы слова, да к Богу!» – безрадостно подумал парень, но нашел в себе силы улыбнуться:

– Спасибо, Улан! Ты – настоящий друг!

И тут же почувствовал, как крепкие ладони стражников взяли его под локти и повлекли прочь из гридницы.

Краем уха он услыхал негромкий, озабоченный голос Гаврилы Ипатьевича:

– Проследить бы надобно за татарчонком. Не натворил бы глупостей с отчаяния.

– Вот и проследи, – устало отвечал князь. – Внимательно проследи.

А потом дверь захлопнулась.

– Ты не грусти, парень, – буркнул Фрол Силыч. – Может, и найдет ордынец десять гривен.

Однако по голосу стражника слышно было, что он и сам не слишком верит в успех Улана.

Илья Приснославич гнал отряд, не жалея ни коней, ни людей. Гнал все дальше и дальше от родного Смоленска. Еще немного, и они вступят во владения литовских князей, а Гедимин с Витенем не очень любят, когда вооруженные отряды соседей шастают среди их городов и сел. Но остановиться воевода Лют не мог. Не только клятва, данная Александру Глебовичу, гнала его в путь, но и приходящие во снах глаза Василисы. Крепко княжеская дочка околдовала грозного воина, ох, крепко. Хоть и был он старше почти на полных два десятка лет. Она-то, скорее всего, не догадывалась ни о чем, просто нравилось ей, как девкам-поляницам, о которых на Руси сказки сказывали, учиться воинскому искусству: управляться с луком и саблей, скакать верхом, разбирать следы, осваивать основы боя голыми руками. Князю-батюшке за державными заботами приструнить дочь оказывалось все время недосуг, зато он знал, что при Илье она как за каменной стеной. А воевода и сам мыслил – все равно Василису за городской стеной никто не удержит, так лучше она при нем будет, на глазах. Он-то всегда оборонить сможет, беду отвести.

Бить челом Александру Глебовичу и просить руки дочери его Илья даже не помышлял. Всем известно – княжеские дочери с простыми воеводами не венчаются. Пускай он трижды и семижды боевой, пускай его усилиями мир и покой на многие версты вокруг Смоленска сохраняются, пускай умным советом не раз помогал князю одержать верх как в оружных схватках, так и в хитрых переговорах с соседями. Княжеские дочери, они на то и родятся, чтобы с их помощью укреплять державу. Приспеет пора, и Александр сговорится с кем-то из соседних князей, у кого сын подрастет, а то и с самим князем, если не женатый или, скажем, овдовел. Мало ли их, князей-то?

Но успокоить сердце и вернуться доложить князю, что не нашел Василису, Илья не мог. Не боялся он гнева княжеского, а боялся собственной совести. Замучит, загрызет, со свету сживет.

Побеседовав на дороге с Семеном Акинфовичем, Илья рассудил, что на сей раз ввязалась княжна в очень уж опасное приключение. Одному Богу ведомо, какими словами, какими доводами убедили ее оборванцы московские – или только врущие, что служат Ивану Даниловичу? – но если она с ними сбежала, то держать им путь на закат солнца. Обоз рыцарей-крыжаков из далекого франкского города Парижа пойдет через земли германцев и чехов, а потом не миновать ему Силезии и Краковского княжества, а после польских земель прямая дорога на Подляшье или вотчину холмских князей. Значит, встречающие должны к ним идти между Слонимом и Пинском. Там и перехватывать надо мальчишек, а с ними и княжну, возомнившую себя Василисой Микуличной, удалой поляницей, не иначе.

Вот и погнал Илья Приснославич десяток верных дружинников. Рысью, рысью да рысью… Редко-редко разрешал на шаг перейти. Только для того, чтобы коней не потерять. Для них же, родимых, на постоялых дворах сорил серебром, чтобы отборным зерном кормили и в тороки с собой насыпали. На сене и соломе боевой конь гонки не выдержит, а в чужих землях, за сотни верст от родного города, остаться воину безлошадному – смерти подобно.

Дружинники, все как на подбор, не в одном походе хлеб делили, а в сражении спину друг другу прикрывали. Все знали: Лют за каждого своего дружинника в огонь и в воду пойдет, а они в нем души не чают. Братья Вершиничи – Мокроус и Куденя, следопыт Всеволод, Вячко, Зосим, Данило Кузнецов сын и Данило Кривой, Петруха, Иван да Чурило. Опытные и выносливые, как матерые волки. С конца копья вскормленные, с битвой повенчанные. А еще хитрые той крестьянской сметкою, которая испокон веков помогает воинам русским побеждать врага не числом, а умением.

Но даже старые соратники, проверенные в битвах и походах, стали уставать. Илья не мог этого не замечать. Постоянный недосып, усталость, необходимость быть все время наготове измотали их. Впали щеки у всех, за исключением разве что Всеволода. Ну так он всегда круглолицым был, за что насмешки терпел от своих же товарищей. Черные круги обвели глаза. Но несмотря ни на что, рукоятка меча у каждого оставалась под рукой, а луки и самострелы наготове. Лют и его смоляне, и в самом деле, напоминали стаю волков, вышедшую на охоту по зимней пороше.

Третьего дня Всеволод, всегда высылаемый в дозор, доложил воеводе, что обнаружил следы чужого отряда. Два десятка бойцов или чуть меньше. Коней-то следопыт посчитал по отпечаткам в снегу, но сколько из них под седлом, а сколько заводных, сказать не смог. Незнакомцы слишком хорошо прибирали за собой ночную стоянку, да к тому же небо снежило – не слишком сильно, но следы заравнивало.