Владислав Русанов - Отрок московский

– А соглядатаев надо в Москву засылать, да?

– А кто тебе сказал, что в Тверь никого не засылали?

– И к Витеню в Новогрудок? Или в Вильно? Где там великий князь Литвы стол держит?

– Да! А что? – Василиса с вызовом вздернула подбородок. – И к Локотку тоже. И в земли тевтонов… Александр Глебович борется, чтобы шею ни перед кем не сгибать. Понятно тебе?

Никита хотел спросить: «А откуда ты все знаешь? И что князь хочет, и что лазутчиков под видом купцов засылает по всем окрестным землям? Неужто Илья Приснославич разболтал?» Но он смолчал. Не хватало еще вновь поссориться. Захочет, сама расскажет. Или проболтается. Да… Что она там сказала про князя можайского?

– Тише! – Мал развернул коня поперек дороги и поднял руку.

– Что? – Василиса стукнула коня пятками и, оставив Никиту позади, поравнялась со стариком. – Что случилось?

– Шум на дороге какой-то.

– Ну и что? Обоз, видать, нагоняем. Купеческий.

– С чего бы обозникам кричать?

Подъехавший поближе Улан-мэрген прислушался.

– Нехорошо, – покачал он головой. – Не нравится мне, однако.

Никита слышал какой-то гам. Будто на торжище. То ли хохот, то ли еще что… Непонятно, в самом деле. После происшествия на Смоленском тракте он готов был ожидать чего угодно.

– Посмотреть бы надо… – сказал парень.

– В лес уйти бы… – ответил ему Мал, забывая о недавней размолвке. – Да тут не проберемся. Кони ноги поломают.

– А вдруг помощь нужна? – посмотрела на них Василиса.

Старик подумал, покачал головой, а потом резко кивнул:

– Ждите меня тут.

Он спрыгнул с коня. Вытащил лук из сагайдака, взял полдюжины стрел.

– Пойду погляжу.

Сойдя с дороги на обочину, Мал сразу провалился по колено и медленно зашагал к мохнатым, выбеленным недавним снегопадом елям.

Никита внимательно следил, как сомкнулись еловые лапы за спиной Мала. Следовало отдать должное старому дружиннику – двигался он легко и неслышно, ветвей не потревожил, проскользнув, словно угорь сквозь перестав [23]. Если бы не цепочка следов, протянувшаяся по нетронутому снегу, то и не скажешь, что кто-то здесь когда-то ходил.

– Похоже, грабят кого-то… – поежилась Василиса.

– А ты никак испугалась? – с нескрываемым презрением бросил Улан-мэрген, остановивший коня по правую руку от Никиты.

– Молчи, косоглазый! – звенящим шепотом произнесла девушка. – Мне хотя бы десяток дружинников…

– Ха! С десятком дружинников любой сможет!

– Перестань! – одернул товарища Никита.

– А что мне переставать? – не сдавался ордынец. – Если там вправду разбойники, дайте мне лук и поглядим – что они способны сделать против настоящего воина.

– Тебе никто не говорил, что хвастаться некрасиво, недостойно настоящего баатура? – устало поинтересовался парень.

– Почему некрасиво? – выпучил глаза татарин. Они на краткий миг перестали быть похожими на щелочки. – Если баатур себя не похвалит, кто его тогда похвалит?

Василиса и Никита, не сговариваясь, одновременно прыснули, едва не захохотали в голос. Сдержались только потому, что в самом деле неизвестно, что там впереди на дороге.

– У нас говорят: скромность человека украшает, – назидательно произнес парень. – Нужно дождаться, пока люди тебя за поступки похвалят.

– Цх! Странные у вас обычаи! – пожал плечами ордынец. – А если не похвалят?

– Значит, недостоин.

– А если точно знаешь, что подвиг совершил? А не хвалят…

– Значит, маленький подвиг. Недостаточно…

– Вы можете помолчать? – зашипела Василиса. – Болтаете, как бабы на базаре!

– Обидные слова говоришь… – насупился Улан, но рот закрыл.

Прислушиваясь к далекому шуму, Никита поневоле задумался, вспомнив о словах покойного Горазда, который явился ему во сне на Смоленском тракте. Учитель советовал не смотреть на внешность людей, а стараться заглядывать в души. Тогда, мол, никто обмануть не сможет… Хорошо ему, постигшему учение чиньских мудрецов, советы давать! А если тебе шестнадцать лет, и две трети своей жизни ты прожил на выселках, в окружении одних лишь родичей, а одну – с отшельником в лесу. Что тогда делать? Как не ошибиться в человеке?

Ну ладно, Улан-мэрген, вроде бы как открытая ладонь: на хитрость не способен, говорит, что думает, а все мысли у него прямые, как полет стрелы. А Василиса? Какую игру она ведет? Чего от нее можно ожидать? Обещала дать оружие и не дает. О себе почти ничего не рассказывает. А если и считает возможным открыться в какой-то малости, то еще неизвестно – правду говорит или нет.

– Так ты, правда, учен любым оружием драться? – вдруг спросила девушка. Нашла время!

– Не правда, – довольно резко ответил Никита. – Посохом, мечом, течами… Мечом совсем плохо, – поспешил он добавить, чтобы не показаться совсем невежливым. Относиться к человеку нужно так, как хочешь, чтобы он к тебе относился. Эту истину еще никто не отменял. – Учитель говорил, что рано еще. Течами получше. Да что толку рассуждать? Они все равно у Ильи остались в Смоленске.

– А про «голыми руками» что ордынец говорил?

– Учил меня Горазд и голыми руками. Вернее, руками и ногами. Так это разве диво? На Руси испокон веков дружинников рукопашному бою учат.

– Верно, учат… – Василиса хитро улыбнулась. – А я думала, врать мне начнешь, что непобедимый баатур.

– Я врать не приучен, – смутившись, буркнул Никита.

– Ты гляди! Я привыкла, что все вокруг врут и выгадывают. А ты как белая ворона. Не боишься прогадать?

– Я по жизни не выгадываю.

– И за обозом франкским просто так поехал…

– Кто тебе такую глупость сказал?

– А что, за награду?

– Я… Я не про то. – Парень аж заикаться начал от возмущения.

– А про что?

– Кто тебе сказал, что я за каким-то там обозом еду?

– Сорока на хвосте принесла.

– Дурная у тебя сорока!

– Ну конечно, наши, смоленские сороки дурные. Все как есть. Это тверские или московские сороки – умные… Страсть!

Никита, чтобы не наговорить злых и обидных слов, с силой стиснул зубы. Вот, кажется, и отгадка, зачем она их из поруба вызволяла, зачем вместе ехать напросилась. Ничего удивительного не будет, если позади, в половине дня езды, следует Илья Приснославич с верными дружинниками. Следопытов у него в отряде хватает: тот же Твердила или братья Вершиничи – Мокроус и Куденя. Не отстанут, будут висеть, как репей на хвосте у собаки. И ждать.

– Эй, ты чего замолчал? – удивленно вскинула бровь Василиса.

Парень тряхнул головой, выказывая нежелание отвечать.

– За сорок, что ли, обиделся?

Он только отмахнулся, внимательно вглядываясь в ельник. Показалось, или ветви качнулись, стряхивая несколько снежинок? Может быть, белка балует… А может…