Владислав Русанов - Гонец московский

«Наверное, он наставник молодого боярина! – догадался Никита. – Учит его драться, как дядька Горазд меня. Потому и не спешит в бой ввязываться. Хочет посмотреть, на что ученик способен. А малец – стремянный, не больше того…»

Мишка обиженно засопел, но не посмел ослушаться. Отступил.

– Пять кун на Емелю Олексича! – послышался задорный голос в толпе.

– Хитер-бобер! – ответил густой бас. – Наверняка хочешь? Ясное дело, палка супротив меча не катит!

«Ну, я вам покажу – не катит!»

– Ниче! – встрял третий любитель биться об заклад. – Палкой он тоже могёт!

– Точно! – продолжал сварливый женский голос. – Вдоль хребтины боярина приголубил-то… Шустрый!

– Пустое мелешь! Не можно с палкой мечника победить! – это басистый.

– Принимаю! Пять кун на вьюношу! – крякнул еще кто-то. – Пущай он уделает Емелю-то!

– Дырка не круглая!

– А вот и поглядим!

«Поглядите, поглядите…»

Никита закрутил посох над головой.

Восторженный шепоток прошелестел по толпе.

«Ну да… Такого поди ни разу не видели».

Будто крылья стрекозы раскрылись под сумеречным осенним небом.

Мерцающий круг, в котором и не различишь, где один конец палки, где второй.

Боярин замедлил шаг, вытер правую ладонь о богато вышитую ферязь [34].

«Волнуется, – отметил Никита. – Значит, не так уж и уверен в своих силах».

Парень перебросил посох из правой руки в левую, но не так, как могло бы прийти в голову обычному человеку, а за спиной и застыл на одной ноге, устремив кончик деревянной палки в лицо Емельяну Олексичу.

Это был безмолвный вызов.

Боярин скривился, шмыгнул носом и наотмашь рубанул, целясь в посох.

Никита легко предугадал направление удара и убрал палку, вернув ее на место спустя долю мгновения.

Тяжесть меча далеко унесла руку Емельяна. Ему пришлось широко шагнуть, чтобы сохранить равновесие.

– Ах ты, пес смердящий! – воскликнул он и вновь попытался срубить кончик посоха.

Без труда повторив уловку, Никита различил за спиной смешки. Пока еще несмелые.

– На тебе! На тебе! – Емельян Олексич ударил еще дважды.

И опять не достиг желаемого.

Народ уже хохотал в голос.

– Совсем окосел наш Емеля! – послышался ехидный голос.

Боярин покраснел, как вареный рак. Отступил на два шага. Видно, понял, что дело предстоит нешуточное.

И вдруг прыгнул вперед, целясь теперь парню в голову.

Никита успел перехватиться двумя руками за посох, ушел в сторону. Широким взмахом ударил противника по ногам. Боярин сумел увернуться. Полоснул лезвием поперек живота – попади, и выпустил бы кишки парню. Но и Никита на месте не стоял. Держа посох широким хватом, ткнул Емельяну в лицо. Тот отпрянул. Сбросил в грязь сковывающий движения плащ.

Они закружились, обмениваясь ударами.

Москвич вкладывал в них всю силу, стараясь или убить, или покалечить врага. Может быть, раньше он относился к потасовке не так серьезно, но гогот и улюлюканье горожан, обрадовавшихся дармовому развлечению, разбудили в нем ярость, затмевающую рассудок.

Никите теперь приходилось туго. Он не хотел причинять вреда Емельяну Олексичу – ведь тогда ни о каком разговоре с Юрием Даниловичем не может быть и речи. Какой князь станет разговаривать с чужаком, покалечившим одного из его ближних дружинников? Велит казнить – и всех делов. Да и защита требовала осторожности. Лезвие меча, скользнув вдоль посоха, запросто могло отсечь пальцы.

Взмах!

Тычок в колено!

Сбоку по запястью! Промазал…

Клинок со свистом прошел у самой макушки парня, обдав ветерком.

Никита присел на широко расставленных ногах. Ударил тычком.

Торец посоха врезался Емельяну «под ложечку».

Боярин охнул, выпучил глаза, выронил меч.

– Ага! Наша берет! – закричал тот из москвичей, кто ставил пять кун на незнакомца с палкой.

Емельян Олексич, согнувшись, медленно опустился на колени. Обе ладони он прижимал к животу, словно получил смертельную рану.

– Убили-и-и-и! – Пронзительный визг перекрыл гомон.

Стремянный Мишка с округлившимися глазами бросился на Никиту, замахиваясь копьем, будто оглоблей. Если и имелись у отрока какие-то воинские умения, то испуг и растерянность затмили их полностью. Отбросить в сторону его оружие не составило ни малейшего труда. А после Никита хлестнул его посохом по лицу. Коротко, без замаха, чтобы не убить, не приведи Господь.

Удар пришелся в нос. Юнец схватился за лицо, размазывая кровь, и тихонько заскулил. Прямо как побитый щенок.

– Что делает, а?! Душегубец! – Кажется, это закричал тот мужик, что не верил в победу палки над мечом. Понятное дело, проигрывать никому не нравится.

– Головник [35]! – гаркнул рыжебородый мужик в забрызганном грязью армяке, тыкая в Никиту пальцем.

– Хватайте его, люди добрые!

Толпа качнулась к Никите. Тот, хотя и напугался до дрожи в коленках, не подал виду, а закрутил посох. Как Горазд учил. Восьмерка, петля, полукруг вправо, полукруг влево, над головой, вокруг поясницы.

Москвичи отшатнулись. Получить в зубы крепкой деревяшкой не хотелось никому.

– За колья, мужики! – прокричал сутулый мастеровой в шапке-треухе.

– Камнями ирода, камнями! – Худая старуха приподнималась на цыпочки, чтобы хоть иногда появляться над плечами мужчин, стоявших в первом ряду, но ее пронзительный голос с легкостью перекрывал прочих.

– Точно! Чтоб впредь неповадно было!

– Не позволим наших бояр обижать!

– Камнями!..

Никита едва успел сдержать размах посоха, когда к нему из толпы бросилась… Растрепанная, запыхавшаяся – видно, что потолкаться пришлось изрядно. Нютка? Точно. Она!

– Не смейте его трогать! – отважно закричала та, загораживая собой Никиту. – Люди вы или звери? Хороший он!

– Ишь ты! – прошипела все та же старуха. – Защитница выискалась!

– Мы-то люди! – сурово ответил рыжебородый, поддергивая рукава. – Мы драк тут не учиняли!

«Вот навязалась на мою голову, – с тоской подумал парень. – В одиночку я б еще авось прорвался. Ну получил бы по ребрам пару раз, сломал бы носы двоим-троим… А с обузой не выбраться. Выискалась, защитница! Нет чтобы тихонько домой уходить!»

– Ты зачем сюда выскочила? – зашептал он на ухо девчонке. – Прибьют ведь!

– Не боись, не прибьют! – с бесшабашной снисходительностью отозвалась она. – Я не дозволю!

«Вот дурёха! Думает, что сумеет толпу удержать от расправы! Да не родился еще такой человек, чтобы в одиночку, голыми руками…»

– Дурочка… – начал он.

Но тут суровый голос прокатился над торговой площадью:

– Всем стоять! Тихо!!!

И такой силой веяло от него, что даже раздухарившиеся мужики, готовые рвать на груди армяки и рубахи да кидаться в драку, притихли, втянули головы в плечи. Кто только что орал-надрывался, захлопнул челюсти, аж зубы клацнули. Кто-то даже шапку сунул себе в рот, чтобы ненароком словечко не вылетело. Только тощая, носатая старуха продолжала выныривать над плечами и головами, как поплавок. Трясла сухими кулачками. Выкрикивала: