Владислав Русанов - Гонец московский

– Соскучился? – брякнул весельчак.

Вот язык без костей!

На болтуна зашикали дружинники постарше. Неужто слова Никиты произвели на них впечатление?

– Мне нужно к князю, – упрямо повторил парень.

– Наша песня хороша – начинай сначала… – покачал головой седоусый. – Что еще о себе сказать можешь? Если я и пойду докладывать боярину, что мне ему сказать? Только ты не радуйся! Я сказал – «если»!

– Скажи, что я знаю, куда Емельян Олексич поехал.

– А что, он поехал куда-то? – прищурился дружинник, а остальные приняли удивленный вид. Правда не знают или притворяются?

– Поехал, поехал… И если я не упрежу князя с боярином, его в пути беда ожидать может.

– Да неужели?

Вдруг Никита заметил движение за спинами охранявших ворота людей. Округлил глаза: крадущимся шагом в проеме появился Олекса Ратшич. Приложил палец к губам: тихо, мол, не спугни.

– Не тот ли это мальчишка, про которого на торгу языками мололи? – шагнул вперед рыжий вихрастый воин.

– Это ты про сказки, что, мол, деревенщина неумытая Емельяна палкой отделала? – поддержал его кряжистый.

– Вранье! – отмахнулся седоусый.

– Вот те крест! – возвысил голос дружинник со сломанным носом. – С коня сшиб и еще палкой по горбу настучал!

– А поделом! – выкрикнул шутник и взвизгнул, когда стальные пальцы старого воеводы поймали его за ухо.

– Так-то вы службу княжескую несете?!! – загремел боярин. – Лясы точите?! Языками двор метете?! Ну ладно, молодые, а ты-то, Кузьма? Тьфу!

Седоусый поджал губы, съежился, как совсем недавно юноша-остряк.

– Виноват, Олекса Ратшич…

– Виноват? Конечно, виноват! Совсем на службу забили! Все им хиханьки да хаханьки! Вы или совсем не пускайте, когда не уверены в человеке, или сообщайте, кому следует! А то стоят, ржут… Жеребцы стоялые!

Дружинники понурились. По всему было видно, что разносом боярин не ограничится, придумает наказание и построже.

– Дорогу! – рыкнул Олекса.

Охранники расступились.

– Ну что, Никита, пошли поговорим?

– Пойдем, Олекса Ратшич, – парень поклонился.

– А это кто с тобой?

– Улан-мэрген.

– Так-таки и мэрген?

– Я… – начал снова татарчонок.

– Молчи! – прикрикнул Никита.

Боярин покачал головой. Оценил по достоинству. Развернулся и зашагал, грузно впечатывая подошвы сапог в снег.

Никита догнал его, пристроился рядом. Позади семенил ордынец, удерживая обоих коней.

– Сильно важный разговор-то? – на ходу бросил Олекса.

– Тебе, воевода, оценивать.

– Не для чужих ушей, как я понял?

– Ну… – Парень почесал затылок. Кивнул. – Похоже, что так.

– Опять Горазд велел передать что-то?

– Нет. Сам я…

– Что так?

– Нету больше Горазда.

– Что?!

Боярин остановился так неожиданно, что Никита пробежал еще пару шагов, пока додумался последовать его примеру.

– Как так вышло? – Глаза у княжеского советника были что надо: каждый с блюдце величиной. – Ладно, после расскажешь! Идем в терем. Вы коней поставьте у коновязи…

– Улан-мэрген за ними присмотрит, – твердо сказал Никита.

Олекса снова посмотрел на него.

– Даже так? Хм… Дней десять тебя не видел, но ты уже не тот малец, что Емельку моего палкой проучил.

– Уж не знаю, что и ответить, – парень пожал плечами. – Боюсь, сейчас я бы его сталью угостил…

– Вот оно как? – Боярин почесал в затылке. – Ты это брось. Сперва мне все обскажешь. А после решим, беспокоить князя или нет. Годится?

– Годится.

Никита и не думал возражать. Он и в самом деле чувствовал себя повзрослевшим вдвое. Переживать из-за каждой мелочи? Глупость какая… Оно и к лучшему. Сперва с ближним боярином посоветоваться, а там видно будет.

Они вошли в теплую и полутемную гридницу.

Выслушав Никиту, боярин гулко стукнул кулаком в стену.

– Нет, откуда? Откуда, оглобля мне в поясницу, татары узнали?!

Парень развел руками:

– Это мне неведомо, Олекса Ратшич…

– А псёныш этот что говорит?

– Ничего не говорит. Вернее, сказал все, что знал. А знал немного, как я догадался. Хоть и сын нойона…

– Да знаю я этого Ялвача! – сокрушенно тряхнул чубом боярин. – У него таких сынов – на целое племя с хвостиком! Я думал, может, он от Кара-Кончара, которого ты Федотом кличешь, чего слыхал.

– Все, что он слыхал, рассказал.

– Ты ему веришь? А вдруг врет?

– Не врет, я думаю…

– То-то и оно, что это ты думаешь! А мне знать наверняка надо!

Никита пожал плечам: мол, что я поделаю тут?

– Ладно, вьюноша! Вы с татарчонком отдыхайте, я прикажу, чтобы покормили вас. А мне думать надо, до князя твою весть донести. А там поглядим, чем ответить.

Олекса хлопнул в ладоши, вызывая отрока из младшей дружины. Явился слегка напуганный паренек. Он отвел Никиту и Улана, который уже успел выводить коней, расседлать их и привязать у длинной коновязи, в челядню, где каждому из гостей Московского Кремля досталось по куску холодного мяса и краюхе хлеба. Татарин долго крутил угощение, пока не удостоверился – баранина. Изголодавшийся Никита сразу впился зубами в мякоть.

Долго жевали молча. Запивали холодной водой из ковша, вырезанного в виде лебедя. Или гуся.

– Если ты поедешь ловить Кара-Кончара, я с тобой, – вдруг проговорил Улан-мэрген.

– А тебя кто звал? – проглотив недожеванный кусок, мрачно поинтересовался Никита.

– Никто.

– Вот и сиди молча.

– Буду сидеть, но с тобой поеду.

– Я тебе так поеду… – устало вздохнул парень. – Ну скажи на милость, откуда ты такой упрямый на мою голову взялся?

– Откуда все берутся, – серьезно ответил татарин. – От отца с матерью.

– Вот и возвращайся к ним.

– Не хочу.

– Слушай! – Никита отложил обглоданную кость, вытер губы тыльной стороной ладони. – Ты всегда делаешь, что хочешь?

– Конечно! Я же сын нойона. Я буду нойоном. Нойоны всегда делают, что хотят.

– А ты не думаешь, что многие сыновья нойонов умирают раньше молодыми от того, что мало думают, а много потакают своим желаниям?

– Ха! Глупости! Смелого сабля не берет, смелого стрела обходит!

– Ишь ты… – Парень покачал головой. Впился взглядом в раскосые глаза собеседника. – Давай так. Отвечай… Только честно – чур, не врать. Почему хочешь со мной ехать? Догадаюсь, что врешь, попрошу Олексу Ратшича тебя связать и в поруб упрятать, да подержать подольше. Согласен?

Улан-мэрген отложил ребро, которое перед этим с удовольствием обсасывал. Размазал ладонью жир по подбородку. Задумался.

Никита смотрел на него, не отрываясь, и думал.

«Вот что он ответит? Что меня могло бы повести вслед за незнакомым иноверцем? За Гораздом-то я пошел, так больше не за кем было, да и наш он, русский…»

– Можешь прогонять меня, можешь нукуров Олексы-баатура звать… – выдавил из себя татарчонок. – Не знаю я… Не могу сказать, почему хочу ехать. Не получается.