Александр Золотько - Цель - Перл-Харбор

— Но мне ведь все равно никто не поверит… — простонал Торопов. — Даже если бы я стал рассказывать… я не стану, но даже если бы стал… Мне никто не поверит! Я…

Пауль медленно поднял автомат.

— Я прошу вас, господин штурмбаннфюрер… — прошептал Торопов. — Пожалуйста, господин штурмбаннфюрер… Я могу быть полезен. Я историк, я знаю… я помню… у меня хорошая память, я могу все рассказать вам… Вы ведь из тридцать девятого года? Вы сказали — из тридцать девятого. Из какого месяца? Из какого месяца, господин штурмбаннфюрер?!

Торопов сорвался на крик, на визг, ему было нужно, чтобы немец ответил, чтобы назвал месяц. Торопов много знал о той войне, многое помнил. Тридцать девятый год… Там многое могло произойти. Многое, что нужно изменить… Изменить время? Да черт с ним, со временем! Тут главное — выжить. Выжить…

— Из какого вы месяца? — Торопов заскулил. — Месяц, пожалуйста…

Нойманн положил руку на ствол автомата Пауля, опустил к земле.

— Из июля, а что?

— Из июля… — На потном, испачканном землей лице Торопова появилась улыбка.

Хвоинка, прилипшая к щеке, упала.

— В ноябре этого года… — Торопов закашлялся, но смог закончить фразу. — Восьмого ноября в Мюнхене… Будет празднование юбилея «пивного путча»…

— Чего? — с угрозой спросил Краузе.

— Восстания… Восстания. Празднование будет проходить в пивной «Бюргер»… «Бюргербройкеллер»… — Торопов с трудом выговорил название пивной, возблагодарив мысленно бога, что вообще его вспомнил. — Там на Гитлера… на фюрера будет произведено покушение… около десятка старых партийцев погибнет, шестьдесят человек будет ранено… если фюрер там задержится, то погибнет… он…

— Врешь, — сказал Краузе.

— Я не вру… не вру… Я хочу помочь… вам… Великой Германии… я хочу… я могу помочь… Фюрер ведь обычно долго выступает…

— И он что — погиб в тридцать девятом? — спросил Нойманн. — Тогда, восьмого ноября в том подвале?

У Торопова был соблазн… О, какой был соблазн у Торопова сказать, что да, что погиб фюрер (Торопова не удивило, что даже мысленно он называет Гитлера фюрером, и нет в этом наименовании для него ни обычной иронии, ни насмешки). Сказать, что бомба, те десять килограммов взрывчатки рванули, когда фюрер стоял на трибуне, что замысел Георга Эльзера сработал… А потом, когда немцы смогут проверить, свалить все на изменение во времени и истории. Мол, Торопов предупредил, и то самое чудо, о котором писали в статьях и книгах, произошло именно благодаря ему, и фюрер не случайно был краток в тот вечер и покинул собрание за тринадцать минут до взрыва…

И Торопов почти решился соврать, но… В самый последний момент. В самый последний момент он вдруг сообразил, что тогда его потенциальная ценность как источника информации для немцев будет сведена к нулю. Он просто не может знать новой истории, той, что будет происходить после спасения Адольфа Гитлера. Не может…

— Его спасло чудо, — облизав губы, выдавил из себя Торопов. — Он ушел за тринадцать минут до взрыва.

— Чудо! — засмеялся Краузе. — А ты на чудо не тянешь. Ты — просто испуганный человечек.

— А никто так и не понял, почему фюрер так быстро тогда закончил речь. Может, это благодаря тому, что я вас сейчас предупредил, а вы предупредили его? — Голос дрожал, но логическое построение Торопов возводил четко. — Если бы я вас не предупредил, то…

Краузе оглянулся на Нойманна, улыбка застыла на его лице. Медленно гасла.

— Врет? — с надеждой в голосе спросил Краузе у штурмбаннфюрера. — Ведь врет же?

Нойманн прищурился, рассматривая Торопова. Медленно сунул руку в карман плаща, достал «парабеллум».

— Я вам правду говорю! — крикнул Торопов в ужасе. — Правду! И еще нужно, чтобы фюрер изменил маршрут от своей машины к пивной, на старом его будет поджидать Морис Баво с пистолетом…

— Ну да, — кивнул Краузе, — Баво, да еще Морис, — типично немецкое имя…

Нойманн снял пистолет с предохранителя.

— Он из Лозанны… Он… Это правда! Передайте фюреру, чтобы он изменил маршрут следования… — Торопов ударился затылком о ствол сосны. Еще раз. Ему хотелось жить. О, как ему хотелось жить! Пусть даже ценой изменения истории, ценой уничтожения всего, что окружало его с самого рождения.

Жить. Жить-жить-жить-жить-жить…

Щелкнули наручники, освобождая Торопову руки.

— Повернись ко мне спиной, — сказал Нойманн.

— Ну… ну пожалуйста… — Торопов даже хотел снова стать на колени, но не смог заставить себя даже пошевелиться — дуло пистолета смотрело ему в лоб. — Не убивайте, я могу быть полезен… Я клянусь, что буду полезен…

— Ко мне спиной, — повторил Нойманн. — Считаю до трех. Раз.

Торопов повернулся.

Он стоял на вершине небольшого холма. Если его сейчас убьют, то тело… мертвое тело покатится по склону, довольно крутому в этом месте, и остановится у того вот пенька. Немец выстрелит в затылок. Они всегда стреляют в затылок. Так надежно. И безболезненно. Говорят — безболезненно. Хотя… откуда они это знают — писаки? Быстро — да, а вот безболезненно…

А что, если прав был Бирс в своем рассказе про Совиный ручей, и казненный за секунды агонии успевает прожить еще кучу времени? И если боль, мучения растянутся для Торопова на часы, а то и на годы…

Торопов втянул голову в плечи.

Можно было прыгнуть вниз и побежать. Эта мысль даже мелькнула в мозгу у Торопова, но мелькнула и исчезла. Он просто не мог себя заставить бежать. Он мог только стоять на ослабевших ногах и ждать, когда прогремит выстрел… Выстрел, которого он, может, и не услышит. Пуля пробьет ему затылок, разворотит мозг, взобьет его и выплеснет наружу…

— Я не хочу умирать, — пробормотал Торопов. — Я не хочу…

— Три шага вперед, — скомандовал Нойманн.

Торопов зачем-то кивнул, но не смог сдвинуться с места.

— Три шага вперед, оглох, что ли? — Краузе легко толкнул Торопова в плечо, и тот сделал шаг.

И второй.

И третий.

Солнце померкло. Исчезло. Наступила темнота.

Он не услышал выстрела. Он — не услышал выстрела! И это — смерть? Эта темнота — смерть?

Торопов рухнул на колени, прижал руки к лицу.

Вверху над головой шумел ветер, скрипело дерево, терлось веткой о ветку. Вскрикнула какая-то птица.

Торопов медленно убрал руки от лица, открыл глаза.

Темнота не была кромешной. Вверху между ветками деревьев были видны звезды — Торопов не сразу сообразил, что эти мерцающие огоньки именно звезды. Нужно было поверить в то, что вместо дня его теперь окружает ночь. Что, сделав три шага, он вдруг оказался в другом времени…

В другом времени?

Торопов вскочил на ноги, оглянулся и вскрикнул — в лицо ему ударил луч света — яркий, твердый.

— Вам повезло, господин историк, — прозвучало из темноты. — У вас появился шанс.