Квинт Лициний

Хорошо, что у меня есть Дело, иначе, в отсутствии интернета, я бы сейчас уже лез на стену. А так, прикусив от усердия нижнюю губу, рисовал очередной вариант виньетки с актуальным лозунгом. Мускулистое «побеждало», сжимая в смертельных кольцах колючие руны, складывающиеся в «зло», а над этой схваткой головой анаконды возвышалось «бабло». Кружки от рядом расположенных «б» пристально глядели на меня, и, кажется, раздвоенный язычок из ножек «л» чуть шевелился, вынюхивая следующую жертву.

Каллиграфисты говорят, что написанная Буква – это сосуд, содержимое которого тем чище, тем глубже затрагиваются тончайшие струны души человека. Наверное, я чего-то уже достиг в искусстве начертания символов, поскольку рисунок одновременно и притягивал и пугал.

Теперь мой путь – ковать бабло?

Опять изучаю выписки из истории основных трендов на биржах США в восьмидесятых. Свинина, соя, пшеница, апельсиновый сок, золото. Покупка или продажа фьючерсов на эти активы, бывает, дает более ста процентов прибыли буквально за несколько месяцев.

Больше всего бесила необходимость умножать в столбик. Я запасся терпением и сосредоточился на счете. Предположим, на начало 1980 года у меня будет 10 тысяч долларов для торговли. Тогда на конец 1986 будет… будет… Похоже, где-то навалял.

Перепроверил ещё раз. Хм… Сходится. Полтора миллиарда долларов.

Стукнул себя по лбу и вычел налог по ставке 30 %. Результат уменьшился до пятисот миллионов. Итого, рост капитала в пятьдесят тысяч раз за семь лет. Чуть меньше, чем пятьсот процентов в год.

Закинул руки за голову и вытянулсяя в струнку, глядя в потолок. А если прикупить опционов, коллов или путов, сколько брокер сможет собрать с оферов по разумным ценам… А чтоб не тратиться зря на временную стоимость, набирать позу где-нибудь за неделю-две до всплеска волатильности… И продать противоположную ногу, страйками в деньгах… Немного продать, с запасом по поддерживающей марже…

Ладно, нафиг, не буду продавать, вдруг разорвет позу на шальном движении против… На цены-то потом влиять начну, история может начать немного меняться. И против меня играть могут начать. Решено, не буду продавать опционы, и без этого дух захватывает, работать с ними буду только от покупки.

Вскочил и, возбужденно разминая ладони, заметался по комнате. Все эти тренды носили объективный характер – неурожаи или, наоборот, излишки производства, результаты действий Федеральной Резервной Системы и так далее. Мое вероятное вмешательство не должно уж очень сильно сказаться на рынках, отменяя тренды. Примерную глубину и длительность рецессий буду знать.

Да, косить – не перекосить…

Сел и, с трудом сосредоточившись, перепроверил всё ещё раз.

Итак, к концу 1990 года, началу приватизации в России, можно выкачать с мировых бирж порядка четверти триллиона долларов. Это, правда, без учета ограничений по ликвидности инструментов и моего влияния на цены, но, зато, и без возможностей на других рынках, без акций, трежарис и валют. А там и ликвидности море и тренды тоже «мама не горюй».

За первые три года приватизации страна получила всего семь с половиной миллиардов долларов. И тут я, во всем белом и с несколькими десятками, а то и сотнями. Хм… Может, действительно так и надо?

Скептически покосившись на столбики цифр, пытаюсь прикинуть, на каком разряде меня начнут убивать. Получилось где-то в районе десяти миллиардов, году так в 1987–1988, даже если буду использовать несколько счетов у разных брокеров.

А что, вариант… К этому времени приличную службу безопасности отстрою вокруг себя. А если стать публичной фигурой, филантропией заняться и на этом целенаправленно попиариться, создать легенду… Завалить меня будет сложнее, не каждый желающий отдать приказ сделает это, и не каждый возьмется за исполнение.

Упал на ковер, глядя остановившимся взглядом в потолок. Очень хочется пойти по этому пути. Так сильно хочется, что аж страшно – что там от меня останется хотя бы к середине пути, а сколько растворится в бабле? Это ж ужасно сильный растворитель душ…

Переворот, п-п-пшёл отжимания делать, нечего на полу просто так валяться. Давай, мешок, пыхти!

Неприятности начались, когда день перевалил через экватор. На большой переменке в столовой заметил краем глаза, как Яся, оживленно размахивая надкушенной ватрушкой, что-то рассказывала Вере Соломоновне и тыкала пальчиком в толстую тетрадь, но не придал этому никакого значения. Мало ли какие темы могут быть перед уроком литературы у заслуженной учительницы и её любимой ученицы.

Когда же по окончании урока Вера Соломоновна, ласково поглядев на меня сквозь толстенные линзы, попросила задержаться, под ложечкой неприятно заныло.

Я обреченно приблизился, с подозрением разглядывая лежавшие на учительском столе теперь уже две толстые тетради, шестым чувством ожидая от них подлянки. За плечами у русички оживленно вились Тома и Яся. Наклонившись, разобрал на одной из обложек надпись: «Песенник ученицы 8Б класса Афанасьевой Тамары». Четкая цифра «8» возвышалась над целой горкой зачеркнутых подружек, нижней из которых была кривенькая тройка.

— Андрей, проверь, пожалуйста, текст. Тома его по памяти писала, нет ли ошибок? — учительница вручила мне тетрадь, открытую ближе к концу. — Мой старый приятель из Пушкинского Дома как-то утаил от меня эту замечательную историю, укорю его при встрече.

Я опустил глаза и прочёл первые две строчки: «Ночь светла. В небесном поле ходит Веспер золотой».

Длинно и грязно выругался в уме. Поставил себе несколько нелицеприятных диагнозов, но легче не стало. Неторопливо, мазохистски наслаждаясь вакуумом в голове, дочитал до конца.

— Всё верно, — улыбнулся через силу Томе. — У тебя отличная память.

Задумчиво повертел в руках тетрадь, и она перелистнулась, открывшись на, видимо, наиболее часто открываемой странице. Полюбовался на вклеенную фотографию Антона Веселова. Крупная карточка, шириной почти на весь тетрадный лист, в нижнем левом углу красным фломастером нарисовано сердечко.

— Отдай! — тоненько взвизгнув, Тома рванулась ко мне, выдернула тетрадь и двумя руками прижала к груди. — Ну зачем ты туда полез!

Гневно стукнула со всего маху каблучком по полу, стремительно развернулась и выбежала, низко наклонив голову, из класса. Вслед за ней моментально испарилась и Яся.

— Э-э-э… — глупо проблеял я вслед, — э-э-э…

Озадаченно поморгал, глядя на захлопнувшуюся дверь.

— Да, как-то глупо получилось, — сказала, чуть наклонив голову, Соломоновна. — Извиниться бы…?

— Да легко… Поможет ли? — я вопросительно развел руками.