Вадим Полищук - «Гремя огнем». Танковый взвод из будущего

До Таудятуня оставалось километров пять, и было уже почти светло, но небо продолжало быть затянутым тучами, а потом пошел дождь, такой мерзкий и холодный, как будто на дворе не конец августа, а октябрь. Сергей поднял руку, чтобы стереть капли, норовящие попасть в глаза, когда их обстреляли. Пуля ударила по броне башни, решение пришло мгновенно. Закрывая люк, он скомандовал взводу:

— Вперед!

И переключившись на ТПУ:

— Васюков — осколочный!

На всякий случай Сергей сунул под нос заряжающему растопыренную пятерню. Уловив лязг затвора, указал цель.

— Пехота справа на склоне!

Башня начала вращение вправо и сразу же.

— Короткая!

Гах! Зазвенела выброшенная затвором гильза, в нос шибануло вонью сгоревшего пороха. Не дожидаясь команды, танк начал разгоняться на пологом подъеме. На новой машине командир был лишен возможности управлять механиком-водителем с помощью ног — между ними находился наводчик, благо хорошее ТПУ, не сравнить с прежним, позволяло отдавать команды голосом. Но сержант Ерофеев, начавший воевать еще в Сталинграде, в дополнительной команде не нуждался. Рядом с первым разрывом грохнул второй — кто-то из задних тоже выстрелил из пушки. Скрежетнула повышенная передача, застучал курсовой пулемет, поливая мелькнувшие впереди фигурки противника.

Основные позиции противника оказались за гребнем, похоже, с этой стороны японцы нападения не ожидали, взвод зашел к ним в тыл. Танк проутюжил неглубокие окопы и разбегавшихся японских пехотинцев. На спуске скорость увеличилась. Через щели командирской башенки Сергей видел, что остальные танки взвода благополучно миновали перевал, артиллерии у японцев не было. Не успел он обрадоваться этому факту, как танк дернулся, разворачиваясь на полном ходу, и замер.

— Командир, мы, похоже, разулись!

Сопроводив открытие люка мнением по поводу своевременности поломки, Сергей, высунувшись, оценил расстояние до противника. Полкилометра как минимум успели проскочить. Если снайпера у них нет, то можно работать. Рядом остановился танк младшего лейтенанта Мирошкина. Шацкий свой танк поставил более грамотно — прикрыв от японцев борт командирского танка со слетевшей гусеницей своей «тридцатьчетверкой». Из троих десантников, бывших на броне, осталось двое. С танка Мирошкина десантники снимали своего раненого товарища.

Отыскав взглядом командира отделения десантников, лейтенант окликнул его:

— Сержант! Как там тебя… — Фамилию сержанта Сергей услышал только вчера, да и то один только раз, и сейчас вспомнил ее не сразу. — Вощило! Какие потери?

Отделенный оторвался от раненого и доложил:

— Турсунбаев с танка упал. То ли ранен, то ли убит. Шумейкина, пулеметчика, тяжело, да у меня царапина, можно не считать.

Японцы не смогли, точнее просто не успели, организовать встречу, поэтому так легко отделались. Посмотрев на раненого пулеметчика, лейтенант понял — не жилец. Кровь толчками буквально выплескивалась изо рта при каждом выдохе и тут же стекала вниз, разбавленная холодной дождевой водой. Попытки остановить ее успеха не имели, просто не могли иметь. За время участия в боях Сергей вроде бы привык к постоянным потерям, несмотря на близкий конец войны, бои с эсэсовскими танкистами были ожесточеннейшими. Но сейчас, глядя на умирающего пулеметчика, защемило сердце. Это он — лейтенант Сергей Иванов был его командиром, пусть временным, но не смог, не сумел уберечь. Причем война-то уже закончилась, японцы капитулировали, только не до всех приказ о капитуляции дошел. А может, дошел, но некоторые фанатики-самураи выполнять его не собирались. Так и резали бы себе брюхо, чего других-то губить?

Вспомнив, что он здесь командир, Иванов оставил около раненого двоих, остальным выделил сектора для наблюдения, особенно не нравилась ему ложбинка справа. До нее всего метров сто пятьдесят, если японцы туда доберутся и начнут стрелять, то вполне могут еще кого-нибудь подстрелить. Ремонт гусеницы организовали без него. Обычно гусеницы натягивают всем экипажем. И неважно, командир ты или нет, тянешь вместе со всеми, но сейчас тут был весь взвод и рабочих рук хватало. Проблема вылезла неожиданно.

— Лейтенант, нет у нас ведомого трака!

Очень хотелось обложить Ерофеева от души, едва сдержался. Механик здесь ни при чем, марш был длительный, тяжелый, по грязи и камням, траки лопались часто, причем именно ведомые. Ведущих было в наличии пять штук, а ведомых ни одного не осталось. Пришлось отобрать трак у Шацкого. Тот не хотел отдавать, мотивируя отказ тем, что у него этот последний. Можно, конечно, поставить ведущий с зубцом, но тогда танк будет периодически дергаться, не езда получится, а ерзанье. Вскоре гусеницу накинули, протащили, зазвенели удары кувалды. Но тут Сергея окликнул один из десантников.

— Товарищ лейтенант!

Со стороны ложбинки, пригибаясь, бежали двое. Длинные шинели, дождевые накидки, на японцев не похожи, да и бегут уверенно. У обоих на боку шашки, у одного — винтовка. Достигнув танков, один, тот, что повыше, явно офицер, сделал шаг вперед, вскинул правую руку к скрытой под накидкой фуражке и представился:

— Капитан Кондратьев, офицер для поручений при штабе четвертого корпуса.

Была у «тридцатьчетверки» такая особенность — значительная часть того, что попадало под гусеницы, оказывалась на кормовом щите. После боя танкистам приходилось порой счищать с брони вместе с грязью куски человеческого мяса с обрывками одежды, сизые, скользкие внутренности, смывать кровь. Вот и сейчас на кормовом щите висело то, что осталось от японцев, по которым проехал танк. Кондратьев старался не смотреть в эту сторону.

— Лейтенант Иванов, пятый танковый.

Лейтенант! Ну конечно же, как только сам не догадался — моряки соорудили какие-то сухопутные канонерки и прибыли на помощь армейцам. Отсюда и длиннющие пушки, которым на суше делать нечего. На вращающейся надстройке корпусов, кажется, моряки называют их башнями, Кондратьев увидел неровно нарисованные крупные цифры 5 и 1, а дальше шел более мелкий трехзначный номер, различающийся только последней цифрой. Отличные машины, похоже, японские пули им вовсе нипочем, только прибыли поздновато, да и немного их, иначе слух о такой помощи давно бы разнесся по войскам.