Александр Громов - Исландская карта. Русский аркан

Сейчас слова, даже самые правильные — труха. Верх возьмет не разумный и не красноречивый, а тот, кто окажется сильнее. И люди за ним пойдут.

— Нередко и врачу приходится мучить пациента… Впрочем, ладно. — Лопухин пренебрежительно махнул рукой. — Оставим эту тему. Вы мне вот что скажите: в этом вашем дивном новом мире богатых не будет?

— Не будет!

— Жаль. Лучше бы не было бедных. И воров не будет?

— Ни одного. Всех перевоспитаем. А самых закоренелых, кого перевоспитать не удастся — в расход.

— Браво. И маньяков не будет?

— Нет.

— И половых извращенцев?

— Тем более!

— И пьяниц?

— Само собой.

— И попов?

— Безусловно!

— И горбатых?

— Да. То есть… при чем тут горбатые?

— При том же, при чем и извращенцы. Существуют неискоренимые человеческие пороки. Вы, насколько я понял, собираетесь вывести новую человеческую породу. Начните с малого: выпрямьте спину хотя бы одному горбатому, и если получится, я готов продолжить с вами этот разговор.

В кубрике засмеялись. Не все, но многие. Аверьянов на глазах терял инициативу и приверженцев. И Лопухин понимал: боцман прекрасно видит это. Вряд ли он решится продолжать диспут. Но не сдастся — не из того он сделан теста. Вопрос лишь в том, согласится ли он отложить разговор, оставив за собой, как водится, последнее слово, — или решится напасть. Крикнет «бей», кинется и положится на удачу…

Пожалуй, второе.

Бессмысленно упирать на логику и распространяться о фактах: об успехах народного просвещения, о самом прогрессивном в мире рабочем законодательстве, о земском самоуправлении, о выделении для малоземельных крестьян значительных пахотных земель в восточных губерниях… Мраксисты сами это прекрасно знают, потому и не дадут сказать.

Оружие у них есть, но стрелять, похоже, не станут. Оживающим после каторги людям вне зависимости от их убеждений вновь небезразлична российская Фемида. Драка — иное дело, тут виновны все и никто. Если набросятся всей толпой — тут, пожалуй, и конец. Если нападут только приверженцы Аверьянова — можно отбиться.

Сбоку задышал Еропка — тоже понял, что предстоит. Готовил себя к рукопашной. Уступая барину в умении драться с оружием и без оружия, он больше полагался на силу. Отшвырнет нескольких — и то польза. За это время надо успеть «выключить» самых активных и в первую очередь Аверьянова…

Но ничего не случилось. Откинулся над головою люк, и вместе с потоком свежего воздуха сверху обрушилось хриплое:

— Судно на горизонте!

Лопухин полез наверх. Ощущение было такое, как будто пистолет дал осечку, а чей пистолет — неизвестно. Вот и не знаешь, огорчаться или радоваться…

— Это не исландцы, — сказал Кривцов. — Откровенно говоря, я вообще не могу понять, чье это судно… А вы?

— Тоже, — ответил граф. — Не преувеличивайте моих знаний в морском деле. Я сухопутный человек.

— Уже не совсем, — улыбнулся бывший мичман, а ныне командир баркентины. Вряд ли льстил — зачем ему льстить?

Рядом вертелся Нил, глаза юнги так и сияли. Он уже успел похвастать графу, что командир позволил ему подержаться за штурвал и порулить немного. Вот и еще один не совсем сухопутный человек…

— Похоже на джонку, какими их изображают на японских гравюрах, — с сомнением в голосе произнес Лопухин. — Оно и видно — рыбак. Японец, китаец либо кореец. Как его занесло в эти воды, хотел бы я знать…

— Течением, понятно. Есть такое океанское течение — Куро-Сиво… Взгляните, он не управляется.

— Вижу: мачта сломана.

На шкафуте, куда высыпала команда, кое-кто крестился.

— «Летучего голландца» небось поминают, — криво улыбнулся Кривцов. — Знаете эту легенду? Есть еще «летучий испанец», встретиться с ним в море — наоборот, к удаче. А вот что сулит встреча с «летучим китайцем» — ей-ей, не знаю.

— Увидим. Подходить будем?

— Как прикажете.

— Вы командуете судном.

Нил был в восторге. Мало того, что поработал за рулевого, так еще и приключение! Чужое судно потихоньку приближалось. Оно имело странный силуэт. С него не сигналили. Не управляясь, оно дрейфовало по воле ветра и волн. Когда подошли ближе, стало видно, что оно имеет крен на левый борт.

По команде Кривцова вахтенные полезли на мачты — убирать паруса. «Святая Екатерина» описала по инерции полукруг и закачалась на зыби в каком-нибудь кабельтове от чужака. Не дожидаясь команды, матросы разворачивали шлюпбалки.

— Желаете взглянуть? — осведомился у графа Кривцов.

— Мне нельзя отлучаться… Еропка!

Слуга вырос словно из-под земли — чего, мол, изволите приказать?

— Спускайся в шлюпку, посмотришь, что на том судне. Судовые документы захвати, если целы. Окажешь помощь, если потребуется.

Слуга выразил неудовольствие лишь укоризненным выражением лица и тяжким вздохом. Нил знал, что на графа это не произведет ни малейшего впечатления и что дядя Ерофей прекрасно это понимает, но уж такой сложился обычай в отношениях господина и слуги.

— Ты еще здесь? Марш.

— А мне можно, ваша светлость? — рискнул подать голос Нил. В присутствии командира он не рискнул назвать графа Николаем Николаевичем и, судя по всему, угадал.

— Куда? На то судно?

— Ага. Посмотреть…

— Не «ага», а «так точно». Повтори.

— Так точно.

— Можно. Ступай.

Нил мелким обвалом ссыпался с мостика. Можно! Можно! Разрешили!

— Тише, шальной! — Вскочив в шлюпку, Нил наступил кому-то на ногу и немедленно огреб легкий подзатыльник. — Дуй на нос, там сиди.

Заскрипели блоки, затрещали храповики на лебедках. Шестивесельная шлюпка с забитыми деревянными пробками пулевыми пробоинами неспешно поползла вниз. С сочным звуком днище коснулось волны. Закачались отцепленные лини.

— Весла на воду. Готовы? И… р-раз!

Не обошлось без ругани — весло стукалось о весло, холодные брызги летели в лицо и за шиворот. Любой командир военного судна сгорел бы от стыда вместе со старшим офицером при виде такой «выучки» своих матросов.

Зато Нил не обращал внимания ни на что, кроме мало-помалу приближающегося судна. Сердце юнги взволнованно билось. Приключение!

Сказал бы ему кто-нибудь две недели назад, что он будет искать приключений — Нил послал бы пророка к черту, если бы только сумел вымолвить хоть слово. Тогда, голодный и обессиленный до предела, он всерьез собрался помирать и относился к смерти спокойно. Жить не хотелось. На что она нужна, такая жизнь, в которой есть место ужасам кротовьей доли на каторге у пиратов? Теперь… о, теперь совсем другое дело!

ЧуднОе суденышко казалось мертвым. Шлюпка описала полукруг, заходя со стороны крена. Кое-как, подсаживая друг друга, вскарабкались на борт.

Никого. Расщепленный обломок мачты — что торчащая из плоти кость. Палуба давно не лопачена. И запах… Странный, неприятный запах.