Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

Потянувшись, я услышал шаги в коридоре. Ну вот и «таварища капитана» прибыл, значит, поработаем. Но вместо Мартынова зашел сам Сергиенко. Он сел к столу, снял фуражку, закурил и спросил:

— Почему в первую нашу встречу вы очень плохо отозвались о Хрущеве? Больше вы ни разу не задевали эту тему, только пару раз мельком, я проверял все бумаги. Так почему?

Я уселся на кровать, тоже закурил и начал рассказывать. Рассказал про события после смерти Сталина, про то, как запретили чекистам и милиции вести следствие против высокопоставленных чиновников без санкции Политбюро, про постепенный развал армии и флота, да и всего общества. Про съезд и судьбу Берия. Про все.

Сергиенко сидел молча, только курил папиросу за папиросой. Потом спросил совсем про другое:

— Вы назвали цифры потерь в этой войне, неужели так много?

Потом посмотрел на мое лицо, махнул рукой и сказал:

— Через час придут два сотрудника, с которыми вы поедете на вокзал и дальше, в Москву. Прощайте, — и ушел.

Через час пришли два лейтенанта, с которыми мне предстояла долгая дорога в Москву.

Отъезд прошел буднично, погрузились в «эмку», и на вокзал. Да, железнодорожный вокзал в прифронтовом городе — это нечто! Толпы военных и гражданских, свист паровозов, лязг и треск вагонов. Ужас! А еще сплошные патрули, которых как магнитом тянуло ко мне с лейтенантами. Видимо, их очень интересовал мой МП. Правда, рассмотрев форму НКВД и увидев документы, патрульные еще быстрее стремились от нас. Примерно с час поскитавшись по кабинетам, мы с выделенным провожатым добрались до нашего вагона. Как оказалось, место нам выделили козырное. Купе в мягком вагоне! Класс! Никогда не ездил в подобных. Мягкие диваны, обтянутые красной бархатистой тканью. Какие-то бронзовые финтифлюшки, блестящие, как золото. Одним словом — почувствовал себя большой шишкой. Сопровождающие меня «летехи» оказались хорошими ребятами, и мы быстро нашли общий язык. Когда поезд пересек Днепр, мы уже сидели за столом, на котором стояла бутылочка водки и неплохая закуска: сальце, домашние огурчики и горячо любимые мною груши. Поездка началась здорово, надеюсь, так и пойдет дальше.

Люблю поезда. Конечно, на самолете быстрее, но и скучнее. Ни тебе нормально пообщаться, ни покурить. Да просто природой не полюбуешься! Вот сейчас стоим с Коляном, одним из лейтенантов, курим в тамбуре, треплемся с хорошенькой попутчицей. Благодать! Как будто и войны нет. Бутылочка на троих, это самое то! И расслабились, и при памяти остались. Правда, второй лейтенант, Сергей, был против выхода в тамбур и из купе вообще. Мол, риск и т. д. А я его спросил — что будет с нами, если купе через дверь прошьют из ППД? Он помялся и согласился, что перестраховщик. А мне просто жалко парней. Если «кукурузник» узнает, что я рассказал Сергиенко, то меня и рота не спасет. Да-а. Писец Никите Сергеичу. Времени теперь достаточно, может, и «котла» у Киева никакого не будет? Дай-то бог! Как мне повезло, что именно Сергиенко со мной общался! Когда-то меня заинтересовала тема детей первых лиц СССР. Узнал тогда много интересного. И про детей Сталина, и про сына Хрущева. Как же поливали грязью его сына! Я себе и не представлял! Обвиняли и в сдаче к немцам в плен, и в убийстве, и еще во многом другом. Поливая грязью погибшего в сорок третьем сына, «брежневцы» хотели загадить «хруща». Вот только дерьмо к дерьму не липнет, оно в нем растворяется. Так вот, когда я рылся в Интернете, то и наткнулся на фамилию Сергиенко. Как же его ненавидел Хрущев! Как понимаю, «любовь» этих людей была взаимной. Грех не воспользоваться. Наверняка то, что я ему наговорил, уже лежит на столе у Иосифа Виссарионовича. Интересно, что он думает по этому поводу? Не думаю, что очень удивлен Хрущевым, да и еще парой-тройкой человек из «ближнего круга». Наверняка у Берия есть кое-какой материал на Никиту и его «корешей». Да и сам Лаврентий Павлович навряд ли простит ему свою «смерть» и обливание дерьмом. Нет, тут я поступил правильно. Но вот если инфа дошла и до «кукурузника», то может стать очень плохо! Ну да ладно, что сделано, то сделано.

Затягиваясь очередной папиросой, уже привычно поглядываю в небо. Нет, к счастью, самолетов фрицев не видать. Или я плохо смотрю. Только про это подумал, как с диким скрипом колес об рельсы нас бросило вперед. Я влип спиной в стенку тамбура, в меня влетела веселая блондинка Света, а завершил кучу малу Колян. По всему вагону слышались стоны и маты, которыми наш человек умеет выражать все чувства, доступные человеку. И тут раздался пронзительный, непрекращающийся свист паровозного гудка. Твою ж! Воздушная тревога! Руки работали быстрее головы. Секунда — и мы несемся от поезда к близкому лесу, а сверху уже слышен гул приближающихся самолетов. Уже забегая под первые деревья, я оглянулся и аж упал, споткнувшись! От поезда, догоняя нас, вместе с другими пассажирами неслась жутко смешная фигура. Сергей, с двумя вещмешками, тремя автоматами, сапогами. Всё это он тащил в руках одновременно, жутко матерясь при этом. Несмотря на всю опасность налета, я начал ржать как ненормальный. Рядом хихикал Николай, так и не отпустивший от себя блондиночку, которая офигевшими глазами смотрела на нас, добавляя нам смеха. Но с первыми взрывами смех прекратился. Слишком страшно было. Улегшись под прикрытием деревьев, я наблюдал, как рядом с полотном дороги вырастают огромные земляные кусты. Вдруг сзади раздалась автоматная очередь. Подхватив свой автомат, я перекатился на спину. Оказалось, вовремя! По тому месту, где я только что был, прошлась еще одна короткая очередь. Увидев, кто стрелял, я аж рот открыл. Блондиночка Света! Широко расставив ноги, искривив в какой-то жуткой гримасе лицо, которое я уже не назвал бы хорошеньким, она наводила на меня ППД. Его хозяин, Николай, скорчившись, лежал у ее ног. Повернуть автомат в ее сторону я не успевал, да и увернуться тоже. Все, подумалось мне. И тут, прямо на ее белом платье, стали появляться быстро увеличивающиеся красные пятна, автомат в ее руках стал задираться, и длинная очередь раздалась в тот миг, когда она уже падала. Повернув голову, я увидел Сергея, который, быстро заменив магазин в вальтере, поднял с земли свой автомат и начал подозрительно оглядываться.

— Вот про такое я и говорил тебе с Колькой, — нервно бросил он мне. — Сидели бы в купе…

— Сидели бы в купе, нам бы туда гранату бросили, и все! — прервал я его. — Что с Николаем?

— Готов Колька, эта… ему в ухо шило загнала! Тварь такая. Что делать будем?

— Не знаю, Серега. В поезд вернемся и на ближайшей станции сойдем. По автодорогам добираться будем.

— Ладно, по дорогам так по дорогам. Кольку жалко. Мы с ним вместе в органы работать пришли, вместе к Мартынову попали, он нас и рекомендовал Василию Тимофеевичу. Вот самка собаки же! — Он пнул тело «Светланы», и мы, забрав наши вещи и документы Николая, пошли к поезду. Как ни странно, но ни одна бомба так и не попала в поезд. Все поле было будто перепахано воронками, а у поезда только стекла побило да вагоны осколками посекло. Правда, одна бомба попала в пути, но бригада железнодорожников уже меняла поврежденный рельс, и через час мы тронулись.