Анатолий Матвиенко - Авианосцы адмирала Колчака

— Понимаю. Оставь вас начальником корпуса, болгары не покинули бы. Тут уж я бессилен.

— Мне в распоряжение Иванова?

— Пока — да, Петр Николаевич.

Разговор происходил в ратуше Кечкемета, не пострадавшей и приглянувшейся оттого Эверту под штаб.

— Честь имею!

— Обождите, Петр Николаевич, — новый начальник потрепанного войска преградил барону дорогу. — Многого-то вы не знаете. В России ныне настоящая охота идет на офицеров с германскими фамилиями. Меня и то едва утвердили, хоть немцы бог знает в каком колене затесались. Вам с приставкой «фон» в этой войне точно корпусами не командовать.

— Чушь собачья! Виноват, ваше высокопревосходительство.

— Не собачья, а августейшая. Сам Николай Николаевич осерчать изволили, когда барановичский полицмейстер пробовал антигерманские погромы остановить. А как в Закарпатье вышли — здесь наши совершеннейшее непотребство творят. Мадьяр и евреев тысячами хватают, объявляют в заложники и суют в лагеря. Ежели бунт, жандармерия грозит заложников расстрелять. — Эверт задумчиво погладил бородку. — Я исполняю приказы. Однако здесь мы словно не православные, а какие-то мерзкие дикари. Скоро скальпы снимать начнем с австрийских пленных. Среди них половина — славяне!

— Немыслимо…

— Да, любезный Петр Николаевич. Понятное дело, не для великокняжеских ушей. — Эверт глянул на начальников дивизий. — Раз меня с германской фамилией сюда заслали, наступлению конец. Получу приказ на позиционную оборону и Будапешт не брать.

— Всего доброго, ваше высокопревосходительство. Успешной обороны! — Врангель пожал руку генералу, а сам подумал, что ему германская приставка «фон» не помешала пройти от Варны чуть ли не к пригородам Будапешта. Дело не только в фамилии.

Эверт оказался прав. С объединением фронтов барону не предложили никакой должности, а прямиком отправили в Петроград. Николай Николаевич прогудел с высоты своего роста нечто одобрительное, да и только. Царь сочтет нужным — наградит. Или нет, на то его государева воля.

Прибыв в столицу, Врангель помчался домой, где застал супругу в расстроенных чувствах и мыслях. Кинувшись мужу на шею, она стиснула его безо всякого удержу, наплевав на вбитые годами чопорные манеры императорского двора.

— Жив, Петенька… — Потом отстранилась вдруг. — Но ничего ведь не кончилось, да? Тебя снова ушлют на фронт!

— Я и рад бы… В смысле — таков мой долг. Но из-за германской фамилии отправлен пока в распоряжение штаба.

Ольга рассказала об истерической германофобии, накрывшей столицу подобно лавине. Недели две она на улицу старалась не ходить, бывая дома или в Зимнем. Как будто кто-то специально дает народу спустить пары на носителях германских фамилий, отводя глаза от Романовых, в коих немецкая кровь преобладает.

— Но Государь — патриот, каких мало. И Александра Федоровна за Россию всей душой. Господи, какая разница! А в Восточной Пруссии не один Ренненкампф оконфузился. Там же Самсонов, Жилинский и этот, азиат, липкий такой… С непристойными намеками ни одну юбку не пропускал, от фрейлины до горничной. Странно, что никто на дуэль его не вызвал.

— Хан Нахичеванский. Не удивляйся, дорогая. Как же, любимчик Его Императорского Величества. Образчик, так сказать, веротерпимости и равенства народов. Это в русской православной стране? А видела бы ты равноправие за Карпатами… — Врангель вдруг переменился в лице и пристально глянул на жену: — Этот скот и к тебе приставал? Меня его шашни с царем не остановят.

— Нет, Петенька, нет! Я бы не позволила. А вот с Натальей, да с его грязными намеками по поводу Распутина…

— Ну, у нее свой муж имеется. Пусть покажет — офицер он или тряпка.

По большому счету, амурные поползновения толстого мусульманина были барону безразличны. Бездарные и трусливые действия ханской конницы в Пруссии раздражали куда больше. Однако к презрению примешалось чувство гадливости. Встретив раз генерала в коридоре Военного министерства, Врангель демонстративно отвернулся.

Хан Нахичеванский поостерегся раздувать из этого историю. Ныне барон — победитель австрийцев, а Хан… Ну да Аллах рассудит.

Октябрь пролетел незаметно, в каком-то нездоровом затишье. Главный очаг всеевропейской войны полыхал на Западе. Русская и сербская армии выдохлись в Австро-Венгрии, остановившись на линии Кечкемет — Балатон — Триест. Австрийцы перешли к позиционной обороне, а южные славяне ограничились местными операциями, добивая резервистов Хацаи на востоке Венгрии и в Румынии, а также очищая Хорватию и Боснию от последних имперских солдат. Государь и его Главнокомандующий великий князь Николай Николаевич раздулись от гордости; последней, что елка мишурой, был осыпан орденами и почестями.

Брусилов и Врангель получили по следующей звезде и по ордену. Алексей Алексеевич с шумом и газетной трескотней, Петр Николаевич тихо и незаметно. Как он сам пошутил — что курей укравши.

В последних числах октября Брусилова и Врангеля вызвал к себе великий князь Александр Михайлович:

— Как оцениваете обстановку на фронтах, господа генералы?

— Ставка уверяет: состояние дел победоносно, Ваше Императорское Высочество.

Князь Сандро разозлился не на шутку:

— Извольте серьезно говорить, Алексей Алексеевич! Не надо тут мне газеты цитировать.

— Мы на грани поражения, — мрачно брякнул бесцеремонный Врангель.

— Другая крайность. Но мысль развейте. Обещаю жандармам на вас не доносить.

Генерал встал, привычно одернул форму. Краем глаза скосил на окно, за которым Дворцовая площадь и Зимний. Кареты, дорогие авто. Дворники метут листья, неизвестно как занесенные ветром в царствие камня. Парадный кабинет великого князя блестит роскошью, за дверью натасканные адъютанты и денщики с клеймом на челе «чего изволите-с?». Как все это шатко. Взмах прусского палаша, и позолота облетит, словно ее и не было.

— Кажущиеся успехи застят глаза, Ваше Императорское Высочество. Я дважды воевал с австро-венграми и знаю: они — не противник. Офицерский корпус отличный, из двух титульных наций, а рядовой и сержантский состав — смесь. Половина из них ненавидит империю, остальным наплевать. Военной промышленности — чуть, сложная техника сплошь из германских подачек. В Восточной Пруссии Жилинский воевал с ландвером равной численности и был разбит наголову. Вся кайзеровская армия на Западе. Под Кенигсбергом ни танков, ни самолетов, ни тяжелой артиллерии. Штыками да шашками наших опрокинули.

— Так и есть. Но ошибки Ренненкампфа учтены, господин генерал-лейтенант.

— Сомневаюсь. Простите, Ваше Императорское Высочество. Иначе бы он и Хан сидели в Петропавловской крепости. Сие не ошибки — преступления. Значит, не дана им оценка как следует.