Анатолий Матвиенко - Авианосцы адмирала Колчака

Россия отдыхала от войны, частично демобилизовав армию, чем вызвала гневные вопли из-за Ла-Манша. Вернуться к численности мирного времени, когда вражеские войска оккупируют русские привисленские земли, Военное министерство пока не могло себе позволить. Однако по временному соглашению между двумя воевавшими империями в Варшавском губернаторстве и Кенигсбергской губернии установился сравнительно мягкий режим. Жители Восточной Пруссии свободно сообщались с Германией, варшавяне — с родственниками в России. Жизнь постепенно налаживалась.

Прекратилась антигерманская истерия, пусть друзьями немцы не стали. Ушли на второй план вчерашние фавориты Императора. В частности, великий князь НикНик, посрамленный тем, что Государь отвоевался лучше него, отправился командовать на Дальний Восток, с глаз долой. Тяжелейшей потерей для главного Романова обернулась ужасная смерть Распутина: царица не могла уже давать ценные советы, опираясь на просвещенное и уважаемое мнение юродивого. На фоне этого Николай Второй приблизил Александра Михайловича, занимавшего по-прежнему ту же странную должность командующего армейской и морской авиацией.

Странным сей пост оставался от того, что фронтовые авиационные части подчинялись командующим округами, а в случае войны — фронтами. Соответственно морские летчики вошли в епархию адмирала Макарова. Неожиданно великий князь, с недоверием к морякам относившийся, ревновавший и даже слегка интриговавший, нашел куда лучшее взаимопонимание со старым адмиралом и с молодым — Колчаком. Особенно упрочилось оно после Висленской операции. Ныне флот готовился к новым боям, лишь тральщики утюжили юг Балтики, снимая германские мины.

Обозленные британцы прекратили поставку «Шортов». Справились без них. В феврале каким-то чудом, не объяснимым материалистическими резонами, Брилинг добился устойчивой работы нового авиадвигателя водяного охлаждения, не форсированного танкового, а специального самолетного, мощностью целых триста двадцать лошадиных сил. Он отрапортовал о готовности поставить его на поточную выделку при казенном финансировании, обещанном великим князем.

Две основные конструкторские школы — Сикорского и Григоровича — ожидали этого мотора и готовили эскизы планеров под двигатели 250–300 лошадиных сил. Первый инженер, не вдаваясь в оригинальничание, чуть улучшил конструкцию «Шорта» с тем, чтобы с более мощным мотором биплан легче взлетал и набирал высоту с торпедой под брюхом. Григорович предложил биплан-гидросамолет под новый мотор.

Но наибольшая борьба разгорелась за многомоторные машины. Сикорский сваял набросок уменьшенного двухдвигательного варианта «Муромца» с хвостовым оперением большой площади.

Дмитрий Павлович Григорович поступил иначе. Мировая практика показала, что стабилизатор не должен создавать подъемную силу. В «Муромце» сие получалось неизбежным из-за короткой носовой части фюзеляжа, чуть выступающей впереди центроплана, и крыльевого расположения моторов. Его коллега-соперник, наоборот, предложил нарастить нос, вставив туда третий двигатель.

Началось соревнование, далеко не всегда честное и ведущееся порядочными средствами. Шидловский, потерявший заказы на «муромцы», несколько раз пробивался к Государю, выделил деньги на опытный экземпляр. Услышав о неравноправии и возмутившись образом действий заводчика, великий князь сам ссудил средства на трехмоторный Г-12, а потом лично поднял его в воздух.

На восьмом или девятом вылете, когда самые неприятные недостатки конструкции устранились, а до боли знакомые очертания Гатчинского летного поля растворились вдали, Александр Михайлович вдруг подумал, что он добьется производства именно этого аппарата, даже если «Сикорского» придется собственноручно сбить в воздухе.

Есть самолеты, которые летают, но путь в небо их труден. Таков был «Муромец», слишком огромный, чересчур амбициозный для своего времени. Чрезвычайно много в нем было просчетов от того, что опыт постройки малых машин бездумно перенесся на гиганта. Оттого изобилие неполадок.

Игорь Сикорский, не просто талантливый инженер — самородок, отличался странной формой упрямства. Он никогда не спорил, избегал раздоров. Но, будучи уличенным в какой-то ошибке, тихонько продолжал делать по-своему, невзирая на осуждение. Например, он разработал своеобразную методу спуска «Муромца», коей следовал сам и других обучал. При заходе на полосу выключал двигатели футах на пяти-шести высоты, после чего не притирался к земле, как остальные летчики, а ждал, когда скорость упадет и аппарат снизится сам. Сколько раз шасси разлеталось от падений с пятифутовой высоты — не счесть. Кончилось дело лишь повелением великого князя ремонт стоек и замену колес проводить за счет пилота. Летчики мигом переучились, а к Сикорскому Шидловский приставил двух бугаев, не пускавших его в аэроплан вежливо, но жестко: «Игорь Иванович, вы за прошлые поломки не рассчитались».

Вот и здесь двухмоторный новичок Сикорского унаследовал прошлые ошибки, даже архаичное рулевое колесо с цепочным приводом. Григорович, не зашоренный стереотипами и изучивший ошибки «Муромца», очень многое сделал иначе и намного лучше.

Моторы поднялись ближе к верхнему крылу на стойках, стало быть, отпала нужда в столь высоком шасси. В отличие от «Ильи Муромца», впереди разместились два пилотских кресла для лучшей заменяемости в длительных полетах. Штурвалы — разрезанные сверху, а не излюбленные Игорем Ивановичем автомобильные рули, да и нагрузка на них не в пример меньше.

Григорович пожертвовал полутора десятками килограммов веса, но продублировал тросовую проводку к рулям и элеронам, а также трубопроводы, обтянул топливные баки каучуком, повысив боевую живучесть машины. В «Муромце» не было подобного — он первоначально задумывался как пассажирский аэроплан. В итоге первая же крупная машина Григоровича удалась сразу в первоначальном варианте, несколько доработанном на испытаниях.

Неудивительно, что великий князь угробил двухмоторного «Сикорского», а Государь махнул рукой: тебе летать, тебе и решать. Зато Шидловский получил подряд на сто шестьдесят легких торпедоносцев на базе «Шорта», именуемых ныне С-22. Тот же самолет, но с двумя пулеметами, задумывался как истребитель.

Россия вступила в войну с Германией, имея около тысячи аэропланов, большинство крайне устаревших типов, включая «Фарманы», «Мораны» и «Блерио». Основное их количество погибло в первые же месяцы сражений. К осени пятнадцатого года Александр Михайлович надеялся восстановить общую численность ВВС, заменив иностранные самолеты и отечественное старье на С-22 и Г-12. Кроме рижского филиала, где правил Шидловский, в России работало уже три авиазавода и два моторных, а также масса мелких производств, выделывавших тысячу мелочей, необходимых для небесных войн.