Захар Артемьев - Отряд имени Сталина

В его памяти снова всплыло лицо азиата, и Иоахима передернуло. Он убил многих, кого-то с удовольствием, кого-то равнодушно, не раз глядел смерти в глаза. Но никогда еще смерть не была настолько близко от него, как сегодня. Война больше не казалась ему причудливым спортом или королевской охотой на людей. Штурмгауптфюрер элитного подразделения СС, кавалер Железного Креста Иоахим Грубер понял, что попросту боится. Мимо него черными тенями проходили рядовые эсэсовцы, под командой штурмбанфюрера Куртца они убирали тела мертвецки пьяных офицеров…

Приезд комиссии из Берлина требовал серьезной подготовки. А тут еще такие сжатые сроки. Штандартенфюрер Штуце не знал покоя ни днем ни ночью. Рабочих рук не хватало. В ближайший концентрационный лагерь для военнопленных были посланы грузовики, чтобы доставить новую порцию рабов. С ними пришлось отправить штурмгауптфюрера Грубера, и не зря – комендант лагеря наотрез отказывался предоставить рабочую силу. Отказывался до тех пор, пока взбешенный штурмгауптфюрер спецвойск СС не выстрелил ему между ног и не ткнул затем дымящимся стволом прямо в лоб…

Штуце сорвал голос от крика на своих подчиненных. Остолопы переусердствовали и забили до смерти почти половину пленных, и с оставшимися теперь приходилось носиться как с хрустальными вазами. Пришлось даже увеличить им порции кормежки. Теперь Штуце лично приходилось наблюдать за их состоянием – толстяк Куртц оказался никуда не годным помощником, не способным ни на что, кроме подхалимажа. А тут еще этот фон Айзенбах. Абсолютно штатский человек, и снаружи и внутри, вместе со своей лейтенантшей Фридой, которую штандартенфюреру прямо навязал фон Боккен.

Вот уже третьи сутки ученый ничего не делал, ожидая дополнительное оборудование, которое везли из самого Берлина на грузовиках. Запершись у себя, фон Айзенбах виделся только со своим молчаливым ассистентом и Фридой, неохотно допуская к себе штандартенфюрера Штуце. Профессор занимался не свойственным ученым людям делом – заразившись всеобщим настроением, охватившим лагерь, фон Айзенбах крепко выпивал, поражая штандартенфюрера этим, казалось, совершенно нехарактерным ему увлечением. Пил ученый культурно, только хороший коньяк, прихлебывая его неизменным баварским пивом. Спорить с ним не было никакой возможности; когда Штуце попытался настоять на трезвом образе жизни, профессор пьяно расхохотался:

– Не волнуйтесь, Руди! – Фон Айзенбах был беззаботен и весел; протянув штандартенфюреру полную рюмку коньяку, от которой тот отказался, профессор махнул рукой и выпил сам, закусив долькой лимона. – Все в полном порядке! Мои расчеты практически завершены, я жду свое оборудование. Как только эти негодяи доставят его сюда и я подключу интегрированную цепь, мы станем абсолютно всемогущи! А пока… пока что моим уделом, как и у всякого творческого человека, остаются коньяк и любовь!

Штурмгауптфюрер Иоахим Грубер в последнее время избегал начальственного внимания. С уничтожением базы большевиков нужда в его профессиональных лесных навыках, казалось, отпала, и Иоахим уединялся от руководства и сослуживцев.

Удивляясь самому себе, Грубер начал задумываться о вещах, забытых им с раннего детства. Его мать была истой католичкой, и в детстве прививала Иоахиму веру, водила на богослужения. Затем, однако, безработный отец вступил в нацистскую партию, и жизнь семьи круто поменялась. В доме сразу появились деньги, и мальчик, обнаруживший в себе склонность к спорту, был отправлен в спортивный интернат при нацистской партии. С матерью мальчик с тех пор виделся редко. Отец, ставший ярым приверженцем нацистской идеологии, не желал иметь ничего общего с христианством, которое партия отрицала. Поэтому он постарался отдалить своего старшего сына от матери, которая не желала отказываться от веры.

Иоахим не был особенно увлечен политикой, уделяя все больше времени спорту и военному делу. Он конечно вместе с остальными обязан был участвовать в партийной жизни, слушал выступления лидеров. Из спортивного интерната его забрал сам Штуце, проводивший отбор перспективной молодежи. Тут жизнь Грубера получила новое ускорение: долгие курсы специальной подготовки, офицерское училище, плавно перетекшее в захват Чехословакии, операцию в Польше, парашютный десант в Бельгию…

Тогда он принял участие в операции, вошедшей в учебники по истории военного дела – захвате крепости, которая ранее считалась неприступной – форт Эбэн-Эмаэль. Небольшой отряд отборных десантников, всего семьдесят восемь человек, на десяти планерах десантировался на крышу этой крепости. Группа, в которую вошел и Иоахим Грубер, используя новейшее стрелковое оружие и кумулятивные заряды, ценой минимальных потерь захватила ключевые узлы крепости. Парень и сам не заметил, как превратился в профессионального военного. Причем не просто военного, а представителя элитного спецподразделения. Его бросали на совершение диверсий, похищение высокопоставленных врагов Рейха. Последним заданием стала борьба с партизанами. Здесь, в этой Богом забытой России…

– Когда я стою под такими звездами, я хочу владеть миром! – с пафосом произнес кто-то у него за спиной.

Вырванный из собственных мыслей, Иоахим обернулся. Сзади, неторопливо раскуривая сигару, застыл профессор фон Айзенбах. Судя по его спокойной позе, он стоял так уже какое-то время.

– Профессор?! Вам тоже не спится в столь поздний час? – спросил Грубер, пытаясь вспомнить, не бормотал ли он вслух…

Профессор не ответил. Он подошел и встал рядом со штурмгауптфюрером, держа сигару между пальцами и с улыбкой глядя в небо. Они казались странной парой: молодой, крепко сложенный офицер СС и пожилой человек в штатском, стоящие здесь, у барака, на клочке враждебной земли, обнесенной рядами колючей проволоки.

– Мне кажется, друг мой, что вы изменились, – заговорил наконец профессор. – Как будто, что-то произошло с вами в эти последние дни?..

– Эта проклятая земля, – Иоахим ответил не сразу, слова давались ему с трудом, как будто в горле застыл ком. – Если честно, я не понимаю, что мы тут делаем, герр фон Айзенбах.

Иоахим согласно кивнул. Он вдруг понял, насколько ему одиноко здесь, в этом чужом и неуютном месте, где нет даже друга, чтобы поговорить. Грубер с охотой ступил в полумрак профессорского кабинета. Молчаливый ассистент ученого, который, казалось, никогда не спал, принес поднос с кофе, посыпанными сахаром дольками лимона и бутылкой хорошего французского коньяка.