Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне

Вот эти перемены им и пообещали оппозиционеры. Оставалось только дунуть на тлеющий костерок, а дальше он сам разросся до неуправляемого пожара. Вряд ли верхушка оппозиции из тех же политиканов и чиновников желала такого результата, они хотели власти и более свободного доступа к бюджетным средствам. Но что случилось, то случилось. Слишком уж долго копился народный гнев. Беда лишь в том, что сам народ стал заложником своего же гнева, ведь выплеснулся он на таких же рядовых граждан разграбленной, униженной страны.

Сам Леха тоже был недоволен существовавшей до войны властью. Да ее практически все не жаловали, кроме тех, кто сумел приспособиться. Леха поступал так не по убеждениям, ибо не имел их в силу своего возраста и безалаберности, а скорее, по некой инерции: все вокруг испытывают раздражение при слове «власть», и он за компанию.

Чечелев ясно отдавал себе отчет, что его пребывание на стороне федералов — случайность. С равным успехом он мог угодить в ряды оп о зеров. Он стал таким же заложником, как и все прочие. Их всех, весь народ, опять обманули. В который уже раз.

Федералы, в свою очередь, также много говорили о повышении уровня жизни, о недорогом, доступном жилье, о качественном медицинском обслуживании. Рассуждали о пенсионной, образовательной и иных реформах. Судачили о необходимости усиления бесконечной борьбы с коррупцией.

Они о многом говорили и даже что-то делали, но страна тридцать с лишним лет фактически протопталась на месте, потеряла почти все свои прежние достижения в экономике, в военно-промышленном комплексе, утратила политический вес на мировой арене. При этом федеральная власть громко клеймила оппозиционеров как предателей национальных интересов, обвиняя их во всех несчастьях, обрушившихся на многострадальную Родину.

Федералы тоже весьма пеклись о благе народа. Но сначала призывали победить в справедливой войне против Объединенной Оппозиции, обманувшей простых людей, вовлекшей их в братоубийственную бойню. После победы непременно наступит то самое благо. Все будет по-другому, почестному.

Противоборствующие стороны на подконтрольных им территориях волевым решением сумели поставить под ружье все тех же обездоленных, заставили их стрелять в таких же обманутых. А там — только стоило начать. Дальше уже пошло снежным комом.

— Ничем не хуже, — ответил Чечелев. — Просто они мои враги. А я их враг. Если бы простые люди не поддались на призывы оппозиции или федералов, то никакой войны бы не случилось. Ведь рядовым гражданам делить нечего, у них как ничего не было, так ничего и нет, да к тому же вся страна теперь в руинах лежит. Получается, ничего люди не добились, только хуже себе сделали.

Но потребность в изменениях назрела давно! Ведь все прогнило насквозь. Кругом коррупция, взяточничество, распил бюджетных средств, рейдерство под прикрытием властных структур, развал экономики, разбазаривание природных ресурсов, выжимание соков из народа, укрывательство не только правонарушений, но и преступлений, развал за деньги уголовных дел, и за те же деньги или по указке сверху возбуждение уголовного преследования в отношении неугодных…

— Обратите внимание, Алексей, сейчас вы говорите как махровый такой, матерый оппозиционер, — усмехнулась Ольга Анатольевна. — Не свидетельствует ли это наглядно о том, что вы и сами не знаете наверняка, почему воюете за федералов?

— Наверное, это так, — честно сказал Чечелев, понимая, что в логике значительно уступает умудренной жизненным опытом женщине. Для самооправдания он добавил: — Я на юриста учился, так что понимаю кое-что, да и в Интернете постоянно зависал, там такого начитаешься порой, что волосы шевелятся. Вот скажите, Ольга Анатольевна, неужто в СССР лучше было? Вы ведь по возрасту должны помнить.

Женщина грустно улыбнулась:

— Конечно, помню. Но давайте оставим Союз в покое, ибо о мертвых — или ничего, или только хорошее. По моему мнению, то, что мы сейчас имеем, частично зародилось тогда, но самые страшные метаморфозы в сознании «совков» произошли после развала СССР.

Во-первых, потеря империи. Если раньше была идеология, пусть насквозь лживая, но была, то после распада страны никакой идеологии не стало вообще. И ее нет до сих пор.

Во-вторых, обман всего народа кучкой преступников, возомнивших себя элитой. Можно назвать и в-третьих, и в-четвертых, и дальше. Но зачем? Всем уже и так давно все ясно.

А если говорить непосредственно о простых людях, на которых все отчего-то любят ссылаться, то я своими глазами видела, как происходило превращение обычных с виду людей в скотов. Как друзья предавали друзей, как дети «кидали» родителей, как девушки и молодые матери становились проститутками, как «новые русские» топтали по головам стариков и детей, как убивали ради паршивой сотни рублей. В массовом порядке, понимаете? И все ради бабла.

Когда деньги становятся единственным мерилом успешности человека — ничего другого и быть не может. Нет сдерживания: все кругом наживаются, как могут — почему мне нельзя? Всю эту прелесть в кавычках мы получили, в том числе, благодаря развалу Союза. Прошедшие тридцать пять лет с этого трагического для страны, для народа события в рамках истории — миг, а для человеческой жизни срок немалый, если не сказать огромный. В этот «миг» уложилась почти вся моя жизнь. За это время изменилось все.

Сейчас мы имеем то, что сами заслужили. Поделом нам. Это мы разрушили великую империю, мы профукали то, что осталось после развала Союза, мы, в конце концов, потеряли самих себя. Мы сами себя наказали. Видимо, судьба такова у России и ее народа.

Теперь моей дочери приходится жить в это страшное время. Я — что? Моя жизнь уже прожита почти. А вот как ей быть?

— Мам, ну что ты опять начинаешь? — недовольно проговорила Наталья.

— Ладно, дети, давайте поедим. Ой, Алексей, вы не в обиде, что я вас так назвала? Вы ведь мужчина уже. Оружие и форма делают вас намного взрослее. Сколько вам лет?

— Двадцать четыре почти.

— Какой чудесный возраст, — вздохнула Ольга Анатольевна. — В этом возрасте не воевать надо бы, а влюбляться, жить, радоваться, летать во сне от безграничного необъяснимого счастья.

— Кто бы спорил, — согласился Чечелев.

— А что это у вас такое, Алексей? — спросила девушка, указывая рукой на струну, болтающуюся у Лехи на левом бедре.

Чечелев, сидевший на скамье, торопливо спрятал ноги под стол, где была полная темень.

— Да… Это так… Ерунда.

— А все же? — настаивала Наталья.

— Да… Понимаете… Это крысиные шкуры, — нашелся Леха.

— О, господи! — воскликнула Ольга Анатольевна.

— Зачем? — брезгливо спросила девушка.

— Баловство. Крыс очень много на позициях, вот и стреляем на спор, кто больше.