Анатолий Матвиенко - На службе зла. Вызываю огонь на себя

Здоровенный кофр, доставленный сюда с квартиры на Фуршатской в далеком восемнадцатом, хранил дореволюционную коллекцию. Оказавшийся наверху «Люггер», жирно блестящий обильной консервационной смазкой, приятно оттянул руку владельца и словно попросил: протри меня, заряди и возьми с собой. Однако тот с сожалением снова завернул оружие и запер его в кофре. Человек с сомнительными документами и иностранным пистолетом в кармане имеет слишком высокие шансы привлечь ненужное внимание.

Война с участием нескольких стран дает отличную возможность увеличить коллекцию. Но почему-то старое увлечение показалось Владимиру Павловичу непростительно детским, хотя он собирал совершенно взрослые вещи.

Сбросив с кушетки пыльное покрывало и взгромоздившись на матрац, Никольский попробовал свести воедино крохи информации, полученной в Архангельске, на пути в Ленинград, а также из сводки Совинформбюро, которую он слушал из уличного громкоговорителя по пути на Фонтанку. Завтра начнется армейская жизнь, будет не до геополитических обобщений.

Сбылся основной прогноз Шауфенбаха. Вермахту и люфтваффе не хватило сил, чтобы выполнить задачи блицкрига — группе армий «Север» занять Ленинград, группе «Центр» захватить Москву, а группе «Юг» оккупировать Киев. В крайнем случае, объединив силы двух группировок, немцам удастся добиться достижения одной цели из трех. По логике марсианина, переброска в сторону Киева ударных танковых частей группы армий «Центр» есть провал плана блицкрига.

В тылу не произошло развала и паралича структуры управления. Конечно, инфраструктура работает по-русски, хуже того — по-советски. Отсутствие четкого реалистичного планирования, штурмовщина, давай-давай, обеспечь не то расстреляем и т. д. Но — работает. И не рассыпается, как в Польше и во Франции.

Не каждый рвется умереть «за Родину, за Сталина». Но и народного антибольшевистского восстания не предвидится. Россия ждет освобождения, только нацисты не похожи на подходящего освободителя.

Не оправдались надежды фюрера и отдельных лондонских политиков на примирение с Британией и совместные действия против СССР. Черчилль и Рузвельт поддержали красную Россию, а Гитлер с очень небольшой когортой союзников вступил в противоборство практически со всем миром. Значит, на Восточном фронте ему победы не видать, хотя вряд ли тупиковость ситуации уже осознали в Германии.

В этой ложке меда есть огромная бочка дегтя. Хребет вермахту — самой мощной и боеспособной армии всех времен и народов — придется ломать русскими руками. Сколько потребуется лет и миллионов жертв, трудно даже представить.

Интересно, есть ли в городе знакомые по прошлой жизни? Вряд ли. Их абсолютное большинство — классово чуждые пролетариату люди. Кто уехал, кто погиб. А многие просто умерли естественной смертью. Двадцать четыре года — нешуточный срок.

Впервые за несколько лет Никольский вспомнил Спиридонову. Ей пятьдесят семь. Не очень много, но для профессионального политзэка достаточно.

Одолела дремота, а потом накатил странный и чрезвычайно отчетливый сон. Как синематограф, только с цветом и запахами.

По лесной дороге пылила колонна из полутора десятков грузовиков. Издалека донеслось буханье — то ли артобстрел, то ли бомбардировка. Затем начал накрапывать дождь. Дорожная пыль моментально превратилась в грязь. На небольшой поляне головной грузовик остановился, из кабины вылез капитан в форме госбезопасности, старающийся не перепачкать сапоги. Повинуясь его жесту, сбежались старшие машин. Капитан отдал какую-то команду, махнув рукой в сторону опушки, метров тридцать-сорок от колонны, и поросшего кустарником оврага.

С задних бортов на землю спрыгнули солдаты с винтовками, за ними неторопливо опустились помятого вида люди в одинаковой непрезентабельной одежде. Некоторые пытались прихватить узелки, но под окриками конвоиров бросали их обратно в кузов, затем под дождем и ветром покорно плелись к опушке.

Откуда-то Никольский знал, что это — Орловская губерния, точнее, Орловская область, а верхушками деревьев сердито колышет Медведевский лес. Во сне все казалось очевидным, включая знание, что сейчас доблестные бойцы ГБ будут расстреливать политических заключенных.

Капитан что-то выкрикнул, от кучки смертников отделили человек двадцать мужчин покрепче и оттеснили в сторону. Остальных выстроили в ряд.

Измученные немолодые лица. Их золотые годы пришлись на революционный семнадцатый и Гражданскую войну. Троцкисты, уклонисты и прочая элита ВКП(б), в определенный момент переставшие вписываться в монолитные ряды сталинской коммунистической партии.

А потом Никольский увидел знакомые черты. Неужели изможденная женщина с вытянутым некрасивым лицом — Мария? Он видел ее отчетливо, как и в тот декабрьский день, когда ей в голову ударил приклад пограничника. Трудно узнать, но точно — она. Рядом столь же избитый жизнью мужчина, поддерживающий под локоть. Наверно, так лучше уходить в небытие, когда ты знаешь, что не один и до последней секунды кому-то нужен.

Никто не бросился в лес. Люди, которые довели страну до того, что массовый расстрел в лесу стал обычным делом, спокойно взирали на своих палачей. По лицам струились ручейки дождя, никто не вытирал глаза. Некоторые даже запрокидывали головы к сумрачному небу, принимая сентябрьский дождь за прощание с Родиной и жизнью.

Почему никто не бежал? Они устали бороться? Или, быть может, на пороге вечности на них опустилось высшее знание. Такое же, как на Марию, когда она, осужденная на смерть царским судом, лепила из хлеба висельников в камере. В свете этого понимания попытка к бегству и прочая суета выглядели ничтожными и недостойными.

Капитан что-то выкрикивал, безуспешно удерживая бумагу, на которой под дождем расползались чернила. Зачем эти крики, этот приговор, это самооправдание? Политзаключенным безразлично. Когда их выгрузили и выстроили под дулом пулемета в глухом лесу, они догадались — нельзя допустить, чтобы вермахт освободил их.

Так для чего звучат ритуальные мантры: «решением военной коллегии Верховного суда» и «По постановлению Государственного Комитета Обороны»? Наверное, палачи убеждают самих себя, что творят не беззаконие, а социалистическое правосудие. Политзэки уйдут в небытие, а стрелкам жить и дальше с сознанием того, что где-то рядом Красная Армия отбивается от нацистских полчищ, а они, крепкие молодые парни с винтовками, стреляют в безоружных граждан СССР.

Мария и ее спутник повернулись друг к другу. Оба молчат. Все уже сказано. Все, что можно сделать или пережить, — уже в прошлом. Меж ними нет романтической любви. Есть что-то большее в последнем пожатии рук.