Алексей Лукьянов - Бандиты. Красные и Белые

— Кто это? — спросил Лёнька у Милентия, пока руки сами собой доставали коробку с патронами и заправляли ленту в пулемет.

— Да есть тут один, Богдан Перетрусов. Лет ему, кажется, не больше, чем тебе, а молодчикам его и того меньше. Шастают по степи, грабят, убивают, насильничают.

— И что, большая банда?

— Да кто их считал? При нем видели троих, но говорят, будто в каждой станице у него верные люди, потому что никогда его поймать не могли, даже когда засады устраивали. Он, щучий сын, точно не местный, пришлый, у него здесь ни семьи, ни бабы, но вот банду, видать, крепкую сколотил, никто его не выдает.

— А на нас зачем напал?

— Да бес его знает, он на всех нападает, как собака бешеная. Может, ради форсу своего бандитского, показать, что не боится никого. Он ведь и красных тоже пушит.

Мимо промелькнула чья-то тень.

— Вот он! — завопил Милентий и дал короткую очередь, но тут же охнул, крикнул «ложись» — и красиво сиганул через голову Лёньки прочь из тачанки. Вслед за ним прыгнул Никола.

Слева от тачанки медленно начал расти и набухать огненный шар. Лёнька завороженно следил за ярким пузырем, потом раздалось «бам», и наступила темнота.

Потеха началась часа в два ночи. Жахнуло на Уральском тракте, в старице.

— Серега, Левка!

— Чаво?

— «Льюисы» готовьте, щас казачков считать будем.

Операцию Богдан продумал заранее. По шуму в ночи отыскать белых (или красных, если Ясный ошибся), рассредоточиться вдоль колонны — двое по краям, двое в центре, а потом, по сигналу, скакать что есть духу друг другу навстречу, стреляя наобум, бросить напоследок по гранате — и тягу.

Правда, никто не ожидал, что белых будет так много.

Левка, с которым Богдан был в паре, охнул:

— Да тут полк, не меньше!

Петух подсказывал Богдану, что тут по меньшей мере два казачьих полка, больше тысячи человек. Когда он увидел в лунном сиянии всю эту человеческую и конскую массу, стало даже как-то не по себе.

— Тикаем, — шепнул он Левке.

— Чего?

— Тикаем, говорю!

— Так ведь Алпамыска…

В самой голове колонны уже слышались перестрелка и взрывы.

— Дураки набитые, говорил же им — по моему сигналу начинать! — выругался Богдан. — Тикаем все равно. Не буду я из-за них под пули лезть.

— Ты что, они ж ведь…

— А ты что, орден хочешь?! Так иди к Чепаеву служить! При тебе я им говорил, что без моего сигнала не начинать?!

Выстрелы и крики приближались. Богдан развернул коня и ускакал. Вскоре он услышал за спиной пулеметную очередь «льюиса», затем короткую — из «максима», что-то взорвалось, а потом — одиночные выстрелы и крики погони.

Мудреное дело — уходить от преследования при полной луне, когда ты на вороной своей кобыле, словно навозная муха посреди серебряного блюда, и прихлопнуть тебя — лишь вопрос сноровки. Но у Левки хорошо получалось. «Льюиса» он бросил и теперь мчал по степи, уворачиваясь от пуль. Богдан наблюдал за ним, лежа в ковыле и удерживая своего Серка, чтобы конь не вскочил и не ломанулся куда-нибудь, не разбирая дороги.

Левка уходил грамотно, отводя погоню в сторону старицы, где можно спрятаться. Четверо казаков мчались за ним, и по всему выходило, что они Жиденка догонят.

Богдану было жаль Левку, из всей их компании он был самым умным и образованным, но, черт возьми, Богдан всех предупреждал. Чего они хотели доказать своим геройством? Что они умнее его талисмана? Вот и доигрались.

Левка и его преследователи скрылись. Богдан подождал немного, потом встал и разрешил подняться Серку. Ладно, шансы сбежать у подельников были. Петух подсказывал, что кто-то сегодня к утру на базу выйдет. Вот тогда Богдан покажет ослушникам, где раки зимуют.

Очнулся Лёнька от бешеной тряски. Его мотало по дну тачанки, как пустую бутылку. Небо было темное. Кроме скрипа рессор и топота копыт не слышалось никаких звуков.

— Милентий?

Молчание.

— Никола?

Тоже ничего.

Кое-как собравшись с силами, Лёнька начал подниматься.

Тачанка ехала, сильно накренившись влево. Ни пулеметчика, ни ездового в повозке не оказалось, лошади тащились, едва шевеля копытами, за одной тянулся какой-то комок, и Лёнька, приглядевшись, понял, что это кишки.

Поводья волочились по земле, и Лёнька, не зная, как остановиться, заорал:

— Стой! Эй, как вас там! Стоять! Тпру!

Лошади не обратили на крик никакого внимания. Скорость, однако, была смешная, поэтому Лёнька спрыгнул на ходу, едва не угодив под колесо.

Луна все еще торчала в небе, значит, с момента нападения прошло совсем немного времени. Возможно, казачьи разъезды где-то совсем рядом, а может, наоборот — поблизости бандиты. Но почему на крики никто не прискакал? Выстрелов и взрывов не слышно, бой закончился. Интересно, что с Милентием и Николой? Живы ли или их накрыло той гранатой, что взорвалась рядом с тачанкой? Смешно — Лёнька так хотел убежать, что мечта сбылась. Теперь все в его руках, да только что делать дальше — неизвестно, и от этого в груди и животе становилось уныло и холодно.

Он встал и огляделся. Степь была абсолютно пустой, куда ни глянь — ковыли, ни деревца, ни кустика, ни человечка. Только лошади уныло плетутся и тащат за собой тачанку со сломанной осью.

Еды никакой, питья — тоже. Из оружия — только пулемет, а его с собой не потащишь. Чего еще можно взять с тачанки?

Послышалось жалобное ржание.

У раненой лошади был разорван левый бок, кишки фиолетовыми лентами свисали из дыры в брюхе. На прикосновения скотина никак не реагировала, только пряла ушами, будто слушая пение приближающихся лошадиных ангелов. Лёнька не знал, как ей помочь, он даже имени ее не знал — все его познания сводились к тому, как животину почистить и чем накормить.

Ее товарка с виду была вполне здорова. Решив, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти, Лёнька распряг лошадь и попытался заскочить на нее, как это делали казаки.

Не тут-то было. Животное спокойно стояло, пока Лёнька подпрыгивал и задирал ноги, но отчего-то он все время соскальзывал, будто шкура твари намазана маслом. Отчаявшись, Лёнька подвел лошадь к тачанке и влез на нее.

Сидеть было неудобно, но это еще полбеды. Лошадь просто стояла, а у Лёньки не было ни поводьев, ни шпор.

— Ну, ты, скотина, ехай уже! — сказал он и легонько ударил пятками лошадиные бока.

Ноль внимания, фунт презрения. Лошадь переступала с ноги на ногу, будто пританцовывала на месте, но двигаться вперед отказывалась. Лёнька и лаской, и руганью пытался заставить ее если не скакать, то хотя бы идти, но та лишь фыркала в ответ.

В отчаянии Лёнька плюнул и звонко шлепнул лошадь по крупу. Сделал он это зря, потому что тварь заржала, взвилась на дыбы, и Лёнька свалился на землю. Пока он поднимался, глупая скотина умчалась в ночь, и вскоре не было слышно даже ее топота.