Лев Прозоров - Слава Перуну!

Ближе к середине чистого места между двумя рядами обращенных друг на дружку щитов русин соскочил с коня, ловко перекинув уздечку остановившемуся знаменосцу. Улыбка Рогволода чуть поблекла – кривичский князь понимал, что будет смотреться дурак дураком, разговаривая с пешим с седла. Был бы это слабый враг или воевода из осажденного города… а когда за спиной пешего эта красная стена, может показаться, что он, Рогволод, боится спускаться наземь, готовясь, в случае чего, удрать. А спешиваться не хотелось – поджарый и жилистый, князь Полотеска не то чтобы сильно вышел ростом и с теми, кому повезло больше, предпочитал говорить сидя – на скамье, в седле, на престоле ли – главное, чтоб разница в росте не слишком бросалась в глаза.

Хотя… снявши голову, по волосам не плачут – Рогволод повторил движения противника, лихо спрыгнув с коня в хрусткий молодой снег, что продолжал сыпаться с неба. Знаменосец едва не упустил кинутую ему узду – эх, Нежило, неуклюжее чудило, хоть бы напоследок князя не срамил перед гостем…

На радость Рогволоду, вождь новоприбывшей рати и сам оказался не верзилой. Кривич предпочел считать это добрым знаком. Зато плечистый, а в доспехах поверх поддоспешника и вовсе кряжем, который что в высоту, что в ширину, гляделся. Румяный, голубоглазый, с золотистыми молодыми усами – вот тут Рогволоду было особенно хвастать нечем, еле пробиваются… Курносый. Из-под отворота прилбицы поблескивает золотая серьга с алым камнем и двумя белыми жемчужинами.

Едва Рогволод открыл рот начать разговор, вождь пришлых опередил его:

– Что ты делаешь с войском на чужой земле, полочанин?

– На чужой? – улыбнулся ещё шире прежнего Рогволод. – Русин, я хотя бы кривич! А вот ты со своими людьми что делаешь здесь?

– Кривич или нет – Смоленск за полвека как сам пошёл под русскую руку.

– То когда было, – покачал меховым колпаком Рогволод. – Ныне русины кланяются бабе, променявшей Богов на распятого Мертвеца, позабыли и походы, и полюдья. Зачем Смоленску такие покровители?

Русин выгнул дугами золотистые брови.

– Погляди мне за плечо, может, увидишь причины – одну-другую… сотню.

– Ну, таких причин и за моей спиною немало.

– Для чего ты звал меня на переговоры? – спросил вдруг вождь русинов. – Перед дракою браниться и без труб можно.

Рогволод наклонил голову:

– Да хотел глянуть на того, кто привёл сюда столько народу.

– Поглядел?

– Поглядел, – рассмеялся кривич. – Стар ты. Вот какое слово у меня к тебе, русин, – без улыбки продолжил он. – Может, ты меня одолеешь. А может, и нет. Но то, что ты, самое малое, две трети своей дружины положишь – как пить дать. Лучше сойдёмся ты да я – если я одолею, отпустишь нас с добычей.

– А если я тебя? – спросил ровным голосом русин, разглядывая войско из Полотеска.

Рогволод двинул плечами под плащом из серебристых шкур:

– Будем драться.

– Драться можно и так.

Рогволод прикусил губу, стянув под зуб один угол улыбки.

– Мы оставим добычу.

На это вождь русинов даже отвечать не стал. Будто задумался, поглядывая на смоленские стены, над которыми, растревоженные людской суматохой, с криками носились загнездовавшие под крышами вороны и галки.

– Добро. Чего тебе надо?

– Твоё войско сдастся.

В первый раз с начала разговора с лица потомка Белополя пропала улыбка.

– Ты не слишком многого хочешь, русин?

– Как раз вровень, кривич.

Рогволод было ощерился, оскорбить надменного чужака – но смолчал. Он потомок Белого Волка, а не тявкающий над костью щенок.

И не купец на торгу, чтобы торговаться…

Вместо этого бросил:

– Добро! – и, закончив на этом разговор, пошёл к Шэраню.

Дальше будут говорить палицы, копья и клинки.

Надо сказать, когда князь-кривич, усевшись верхом на Шэраня и застегнув невысокий варяжский шлем, поглядел на соперника, в грудь будто насыпали снега. Не этого, нежного и чистого, а весеннего – грязного и липкого. Пусть русин и не был так уж выше самого Рогволода – верхом на своем рослом скакуне он всё равно выглядел огромным. Именно сейчас, как на грех, вздумавшее проклюнуться из туч солнце – будто Хорс-Даждьбог любопытствовал поединком – светило русину в спину, а Рогволоду в глаза – оттого супостат казался ещё больше и грознее, этакой мрачной скалой, по краям которой играли на железе яркие блики.

Русин, тем временем, проехал вперёд, ещё не вынув оружия, и повернулся к кривичскому войску левым, укрытым щитом, боком. Так и встал, приглашая противника встать напротив. Ага, не хочет, значит, пользоваться преимуществом… благородный. Рогволод – а что ещё тут сделаешь – и впрямь подаётся влево, проезжает несколько шагов.

Рогволод поднимает над головою палицу. Древнюю, с навершием из вытертого красного камня, с синеватыми прожилками.

– Рогуалод! Рогуалод!! Пярун рагаты! – ревут кривичи.

– Перрррркууун! Рагивалд рикс! Рагивалд! – поддерживают конники на крыльях полотеского войска.

Вразнобой грохочут древки о деревянные щиты.

Шум поднялся страшный – крики испуганных птиц без следа пропадают в рёве человеческой стаи.

Вождь русинов поднимает свою булаву. В то же самое время один из всадников, спешившийся и вышедший чуть вперёд ряда щитов, когда главный выехал на зов Рогволода – отсюда не видно, что между бармицей и краем шлема глядит только один глаз, – вынимает из ножен меч, держа его странным хватом – острием к снегу. Отводит его чуть вперёд. Щитоносцы переднего ряда выпрастывают из-под красных щитов секиры и так же ухваченные мечи. Копья стоявших за ними тоже шевелятся.

Спешившийся русин ударяет голоменью меча по красной щеке щита. И в то же самое мгновение весь русский строй ударяет о щиты своим оружием плашмя. Разом.

Жуткий громовой лязг, как нож мешковину, пропарывает рёв полотеского полчища.

И снова спешившийся бьет о щит – и тысячеголосым железным эхом отзывается строй.

А на третий раз всё русское войско одним голосом выдыхает в холод первого дня зимы:

– Рррррусь!

И снова, ладьей взлетая на гребень волны железного лязга:

– Рррусь!!

Два всадника несутся один на другого. Рука кривича описывает широкую дугу – и палица вырывается из его руки, уходя к трём позолоченным остриям на шлеме русина [24]. Кривич не успевает заметить на мгновение мелькнувшего на лице русина легкого удивления – красный щит дёргается вверх, откидывая палицу прочь, – и Рогволод тут же едва успевает нырнуть за свой, в который врезается булава русина. Хорошо так врезается – слышно, как хрустнуло дерево.

Булава ударила почти в упор – всадники, разминувшись, поворачивают коней.

Снова сходятся, несутся, выставив копья. В последний миг перед столкновением до кривича доходит, что противник как-то по-странному держит своё копьё – не так, как он, отведя руку назад на всю длину для удара, ладонью вверх, а притиснув копьё к боку согнутой в локте рукою.