Лев Прозоров - Я сам себе дружина!

– Уголь жжём, – не слишком понятно объяснил Бажера. – Приглядываем поочередно – то я, то брат, то батя.

– Ага… – отозвался Мечеслав. – Тогда скажи своему брату, чтоб выходил из засады. Его с опушки слышно.

– Живко! – крикнул Бажера высоким и пронзительным голосом – всё же сильно он застыл за ночь, раз до сих пор не прошло. – Живко! Выходи!

Паренек с рабочей секиркой в руках появился как раз оттуда, куда мотнул головою Мечеслав. Вышел из-за зеленой груды, держа свое оружие обеими руками перед собой, настороженно зыркая на Мечеслава.

Было Живко, по всему, лет девять – отрок средней поры, по меркам городца. Хотя отроку, который бы так держал топор, готовясь к драке, пришлось бы несладко.

– Да я это, Живко, я, – раздражённо сказал Бажера. – Мы с батей в болото провалились, а вот… а вот господин из лесу нас выручил.

Живко медленно опустил топорище, левой рукою утер нос, а потом вдруг согнулся в поясном поклоне, сорвав с коротко остриженной головы невысокую шапчонку.

– Благодарствую, лесной господин, – тихим серьезным голосом сказал мальчишка. – Наш дом – твой теперь.

Мечеслав вдруг поглядел на него другими глазами. Беглец в чужих местах. Сопляк. Парень, которого никто не учил по-настоящему биться – ну так, кулаками махать, много – дубинкой. Отец и старший брат пошли в болото и пропали. Вокруг ночь. Чужой лес. А мальчишка не побежал прятаться в хату, не бросил топор. Сидел, делал свое не очень понятное Мечеславу дело. И на оклик вышел, готовый драться.

А он не был сыном и внуком воинов. И учить его толком никто не учил.

– Ты это, Живко, – кашлянул Мечеслав, с изумлением слыша в своем голосе неуместные виноватые нотки. – Беги лучше баню нам поставь… покуда мы тут втроём не околели.

Впрочем, на поляне было заметно теплей, чем в лесу и, подавно – на болотной тропке. Видать, от курящихся груд шло тепло.

– Слышал? – переспросил из-за Мечеславовой спины брата Бажера. – Бегом давай!

Кузнец на носилках хрипло простонал, видать, почуяв знакомый дымный дух.

Рванувшегося было Живко остановил на полушаге оклик лесного:

– Эй, Живко!

Мальчишка замер, оглядываясь.

– В другой раз станешь в засаду садиться, просморкайся как след. А то, как ты сопишь да носом хлюпаешь, только глухой не расслышит.

Паренек скроил недовольную рожицу, впрочем, немедленно выполнив совет Мечеслава – с шумом высморкался на траву, утёр нос рукавом, а потом вдруг показал советчику длинный розовый язык. И прежде чем Мечеслав успел засмеяться, а Бажера – возмущенно ахнуть, стрелой умчался в кусты меж деревьями.

– Малый ещё, дурной, – извиняющимся голосом сказал за спиною Бажера. Мечеслав только весело хмыкнул.

Все вы тут малые, подумал он. И все дурные. Было от этих мыслей весело, тепло и уютно, словно от вида ползающих по шкуре у очага щенят – вперемешь людских и собачьих.

Дождь вошел во вкус, шумно шурша листвой над головами. Мечеслав на него не слишком оглядывался – мокнуть все равно уже было некуда. Хоть грязь чуток пообмоется.

Построился кузнец, как обычно и бывало, в стороне от большинства домов, у самой речки, кузня чуть повыше бани – что у той, что у другой бока ещё сияли желтизной свежеобтесанных бревен, не успев выгореть и посереть. На кровлю пошла не солома – это-то понятно, соломой покрытая, кузня б горела раза по четыре за лето, а кому такое сдалось? И даже не просто тёсом – поверх тёса кузнец уложил дерн и мох.

Из-под забора навстречу им выскочили три мокрых собаки, так же отличавшиеся от привычных Мечеславу псов, как Живко – от погодков-отроков из городца. Те б неслись молча – эти ещё из-за плетня загавкали. Впрочем, на окрик Бажеры присмирели, подбежали, обнюхали, на всякий случай показали зубы, потерлись у бедра молодого хозяина и быстро убрались обратно во двор – видать, не было у них большого желания по двору под дождем бегать.

А вот взяли б их с собою на болото, глядишь, и не пришлось бы Мечеславу по топи лазить, мимолетно подумалось сыну вождя. Хотя… как знать. Это Руда с сородичами на болоте подмога, а этих кабысдохов как бы самих из трясины вытаскивать бы не пришлось. Да и новую тропку, близко подобравшуюся к знакомым, разведать всяко не во вред.

В бане уже пылала печь-каменка, дым стлался под крышей, сажа пробовала на вкус молодые, не успевшие изнутри почернеть стены. В узеньком предбаннике, в который заволокли Мечеслав с Бажерой кузнеца, сразу стало тесно.

– Иди домой, ставь горшок на огонь, – сурово распорядился Бажера, повернувшись к стоящему в дверях предбанника брату. – Молока вскипятишь. Как вскипит, отсыпь туда ложку трав из туеска, где мета – три тна под сохой [8]. И меду туда брось, он в третьем справа туеске под лавкой должен быть, коли не сожрали ещё.

– Да кто сожрёт-то?! – захлопал глазами малец. – Мыши, что ли?

– Ага, – подтвердил Бажера своим все ещё высоким и сиплым голосом. – Мыши. Есть тут одна мышь – здоровенная такая, наглая и вороватая. Живко зовут. Перемешаешь с медом, с огня снимешь и оставишь настаиваться под крышкою. Всё понял?

– Понял, – буркнул надувшийся на «наглую и вороватую мышь» меньшой братец.

– Тогда чего тут торчишь? Иди. Мы после придём, если понадобишься, кликнем. И это, одежку сухую поищи, а эту под крышу, сушиться.

Живко медленно вытаращил глаза, переводя их с Бажеры на Мечеслава и обратно.

– А ты… а вы с ним… то есть… значит…

Глаза Бажеры вдруг стали бешеными.

– Пошёл. Вон, – отчеканил он, толкнул младшего узкой длиннопалой ладошкой в грудь – Живко едва не плюхнулся навзничь в лужу через подвернувшегося как раз под колени любопытного мохнатого пса – и захлопнул за ним дверь.

Мечеслав тем временем содрал с кузнеца безрукавку, пояс со всеми подвесками, рубаху. Кузнец всхрапывал, открывал бессмысленные глаза, что-то бормотал, порывался встать. Как раз подоспел на помощь Бажера, вместе они стянули с кузнеца хлюпающие пошевни, насквозь сырые обмотки, мокрые порты. Бажера, кусая губу, шептал успокаивающее, гладил отца по плечам тонкими пальцами, с всхлипом прижался лбом к горячему виску.

Лучше б было занести кузнеца в жар одетым – тяжелей носить голое тело, – но в бане тоже жил свой Бог, и его было не след гневить, а одетым гостям он не радовался.

Раздевши кузнеца, принялись за одежду сами. Пока Бажера избавлялся от обуви и безрукавки и вылезал из штанов, открыв длинные безволосые ноги, Мечеслав успел уже раздеться донага и только досадовал, что в бане нельзя торопить друг дружку.

– Я уж готов, – выговорил он наконец, оглядываясь на дверь, из-за которой все сильней тянуло жаром. Ведь это же не значит торопить, так? И повернувшись к Бажере, начал. – А ты к…

И поперхнулся.

Бажера стянул свой высокий колпак, обнажив странный, такой же высоты волосяной ком на голове. В следующее мгновение ком рассыпался девятью тонкими косами до середины спины. Ком грязи, налипший на виске, оказался семипалой подвеской – вторая такая же, только сохранившаяся под колпаком чистой, шлепнула по левому виску Бажеры. Влажно зашелестела рубаха, поползла вверх, открывая полные бедра, широкий зад, узкую гладкую спину.