Лев Прозоров - Я сам себе дружина!

– Всё потных уму-разуму учишь, вятич? – усмехнулся русин. – А ты ему ещё приложи, с левой руки, чтоб морду не перекашивало. А то они по-другому не разумеют. Или боишься, за коганого воспитанника твоего примем?

Говорил он это ясным голосом, нимало не заботясь о так и не разогнувшемся Дудоре, даже не косясь на него. Прочие бывшие рабы отступили в сторонку, потупившись – даже те, кто ночью рвался в бой.

– А ты их биться учить пробовал? – нелюбезно ответил Мечеслав.

– Потных? – искренне изумился русин. – Да зачем? Ладно, закончил с ним – пошли, если нет – бросай и пошли. Зовут тебя.

– Кто? – спросил, начиная уже злиться, Мечеслав.

– Те, кто ждать не привык, – бросил уже через плечо русин. – Поторапливайся, вятич!

– Удачи тебе, боярин, – подал голос за спиною Мечеслава Макуха. Сын вождя чуть повернулся, кивнув ему, и поспешил за кольчужником.

Нагнал и тихо, но зло, сказал:

– У меня имя есть, – и, дав время кольчужнику развернуться к нему лицом, добавил, подражая холодку в голосе собеседника: – Русин.

Холодные искры в глазах кольчужника вспыхнули, стали, словно два копья, нацеленные в лицо, заставляя ноги напрячься в предчувствии рывка, а правую руку скользнуть по поясу влево, к торчащей из ножен рукояти. Потом вдруг угасли до крохотных.

– Прости, – сказал русин и улыбнулся так ясно и открыто, что Мечеслав невольно ответил на улыбку улыбкой. – Меня Ратьмером кличут.

– Меня – Мечеславом. Ижеслава-вождя сын.

– Моего отца Ивором звали… – сказал Ратьмер и двинулся дальше, Мечеслав шёл за ним, запоздало вспомнив о решении придерживать плащ, чтоб не светить пустым чехлом от ножа.

– А Ратьмером меня отец назвал. В честь древнего воина и князя, слышал про него?

Мечеслав покачал головою. Древний Ратьмер, может, и был где-то славен, но не в землях вятичей. Наверное, даже не близко к ним. Следующие слова нового знакомца подтвердили мысли сына вождя Ижеслава.

– Ратьмер был сыном князя Ратбора, а тот правил в Ладоге – давно, одним из первых. Лет двести тому прошло, наверное. Он пошёл походом на свеев, взял в жёны ихнюю княжну и сел там княжить. Потом погиб в дальнем походе, совсем уж на закате, за Донь-землёй [16].

Ладога, свеи, Донь-земля – обо всём этом Мечеслав мог сказать одно – про них рассказывал кривич Радосвет. Вроде бы он там торговал. Но на том познания сына вождя Ижеслава про эти земли и заканчивались, и уж подавно не слышал он про тамошних витязей и князей.

Оглядываясь, Мечеслав утверждался в мелькнувшей мысли, что страшное войско руси было не так страшно, как могло померещиться ночью, когда покрывшая Рясское поле мгла изрыгала ряды кольчужников. Полусотня, пожалуй – ну, с конными и вся сотня будет… наверное. И самое главное – тут почти не было бывалых мужей. Седоусый кривец был чуть ли не единственным, у кого усы вообще заслуживали этого звания. Ну ещё у вожака, от спины которого Мечеслав отвёл хазарское копьё – вожак казался сыну вождя Ижеслава лет на пять, самое большее, старше самого Мечеслава. Остальные вовсе были вятичу ровесниками – а то и помладше.

Были ещё конные в башлыках, которые разглядывали Мечеслава с холодным любопытством хищных птиц или змей. Вятич старался в их сторону не смотреть вовсе – очень уж напоминали коганых. Походили – и не походили… Кафтаны стёганой кожи, иногда усиленные рядами матовых роговых пластин, с высокими воротниками, прикрывающими шею и затылок, у немногих – кольчуги. Впрочем, и доспехи, и поддоспешники они уже радостно приторочили к сёдлам, в которых сидели, поджав под себя калачом ноги в широких штанах с бахромою вдоль внешних швов, подставляя солнцу голые, медно-красные плечи, на которых сплетались, сражаясь и пожирая друг дружку, звери – и знакомые Мечеславу, и вовсе уж диковинные, вроде оленя с длинным хвостом и орлиным клювом вместо морды или медведя с крыльями, или коня с клыками и когтистыми лапами. Лица у всадников были такие же, как раскалённая медь, с резкими, хоть и не опухшими, как у чёрных хазар, скулами, чуть раскосыми глазами. Носы тоже были наособицу, не кривые клювы белых хазар и полуденных горцев, не плоские рыла чёрных – прямые носы, чуток тоньше, чем привык вятич, и переносица выше, так что нос, казалось, сливался со лбом. Длинные волосы и роднили их с когаными, и отличали – не висели косами, а забраны были в высокие пучки на маковках, ниспадавшие до загривков, как султаны со шлемов.

А кони… вот не глазеть на них Мечеславу было ещё труднее, чем на хозяев. Длинноногие, статные, сильные, так не похожие на лесных и степных, знакомых вятичу коньков…

Некоторые из конных как раз были бородатыми. Густые, хоть и недлинные – едва до груди – рыжие или темно-русые бороды начинались от скул.

– Красавцы, да? – спросил ни разу не оглянувшийся Ратьмер. – Печенеги это.

– Коганые?!

– Им не скажи. Вольные они, а эти – ещё и высокой тьмы…

– Какой-какой тьмы? – изумился сын вождя, впервые услышавший, что тьма бывает не только, скажем, непроглядной, но ещё и высокой. Вятич тут же попытался представить себе высокую тьму, а потом – тьму низкую. Первая представилась чем-то вроде высокого купола ночного неба, а вторая – жутковатым чёрным туманом, стелющимся по земле.

Только при чём тут похожие и непохожие на коганых всадники?

Провожатый хмыкнул:

– Да это княженья так у них называются – «тьма». Вольных, которые под каганом не ходят, будет три тьмы и пять. Три – высокие, вот такие. А остальные пять не очень-то от коганых и отличишь. У высоких и язык свой есть, а нижние говорят, как торки.

Вздохнув, Ратьмер переменил разговор:

– Сейчас разбираются с теми, кого живьем взяли. Ну, булгар пяток, из чёрных, из коганых, отпустили – они тут конями торговали, пёс с ними. Ну а кто по-другому промышлял… – и Ратьмер кивнул на большой дуб над речкой. С толстых сучьев дерева уже свисало несколько тел…

– Вон тот, видишь? Из северян, гадина скаредная. Вередом звался. Нашёл себе промысел – людей воровал да продавал хазарам. Третий год ловим уже, ну, теперь отбегался.

– Вы не смеете! – резанул по ушам визг, долетевший оттуда, где сидел на скамье вождь-русин в окружении ближней дружины. – Не смеете! Это разбой! У киевской правительницы мир с малком Иосепхом бар Ахароном!

Верещал, извиваясь в руках кольчужников, тощий человечишка в несуразно огромной меховой шапке, делавшей его похожей на диковинный чёрный гриб с мохнатой шляпкой.

– Ты кто таков?

– Я? Я – Аби Гдор бар Шимшон, приказчик достопочтеннейшего мар Пинхаса бар Ханукки из Шаркела! Мар Пинхас вхож в дом самого Льва Хазарии! Его принимали в Кемлыке! Вы все поплатитесь, вы все страшно поплатитесь! Вы все даже не пред…

– На дерево… – скучным голосом распорядился русин, не глядя на осёкшегося разом «гриба». Сейчас на вожде была простая белая рубаха с вышивкой, гривна на груди, шаровары и волчья шапка с полотняным «хвостом», свисавшим за спину. В левой мочке покачивалась золотая серьга с крупным красным камнем и двумя маленькими жемчужинами.